Бремя Могущества - [80]

Это мне показалось весьма неубедительным доводом, да и она, судя по ее тону, понимала, что ничего из этого не получится. Но мне почему–то не хотелось ее разубеждать, и я просто без слов поднялся и подошел к Говарду и Макмадоку, который так и продолжал стоять у окна и глазеть в темноту.

— Что–то необычное там? — полюбопытствовал я.

Говард пожал плечами.

— Не знаю, — пробормотал он. — Дождь, вроде, перестал. Но что–то все равно не так. Насторожившись, я подошел к окну поближе и попытался разглядеть что–нибудь через щель в досках, которыми оно было заколочено. Сначала я не заметил ровным счетом ничего странного. Дождь действительно перестал, и лес стоял у края поляны темной, мрачной стеной. И все же он был прав. Что–то здесь было не так. Какая–то опасность, которую нельзя услышать или увидеть. Но я чувствовал ее. Каждым своим нервом.

— То, что… сидит там наверху, — вдруг начал Макмадок. — Это оно обожрало дочиста деревья?

Говард в изумлении уставился на него.

— А вы что, тоже заметили?

— Дураком последним нужно быть, чтобы не заметить. Или слепцом, — невозмутимо продолжал Макмадок. — Разумеется, заметил. Так это оно?

— Я… мне кажется, да, — запинаясь ответил Говард. — Если только у него…

— …нет напарника, который носится по всей округе и убивает людей, когда ему не подворачивается вовремя подходящее деревце, да? — предположил Макмадок. — А может, оно затаилось сейчас там и выжидает, пока мы выйдем отсюда. — Отойдя от окна, он весьма недружелюбно взглянул на меня, а потом на Говарда. — Я требую, чтобы вы мне сказали все начистоту, — твердо произнес он. — Я дал вам слово, что буду вам помогать, но мне хотелось бы знать, с чем мы имеем дело. Что это за образина такая? Это что, дело рук вашей ученой братии?

— Вы говорили с Мэри, — догадался Говард.

Макмадок гневно кивнул.

— Ну и что? Черт возьми, неужели вы не понимаете, что дело здесь идет о жизни и смерти? О нашей жизни и смерти? Что это за дрянь? И как ее одолеть?

— Хотелось бы мне это знать, — ответил Говард. — Я…

Вдали у края леса раздался выстрел, и спустя какую–то долю секунды из досок брызнули щепки, а Говард, коротко вскрикнув и схватившись за шею, повалился назад. Сквозь его пальцы потекла алая кровь.

В течение последних нескольких часов НЕЧТО больше не пульсировало — пронизавшая лесной грунт сеть унялась, замерла, словно неживая. Оно утолило свой извечный голод, органически вплетенный в ее природу, как тяга к свету и потребность дышать у человека, поглотив все, что способно было учуять в пределах своей империи и переработать в черную протоплазму. И теперь перед ним стояла иная задача. Оно выжидало, снедаемое жаждой и нетерпением, уже ведая свою жертву, чувствуя, что та недалеко, однако до поры до времени ему удавалось сдерживать себя, хоть и с великим трудом, дожидаясь того часа, когда все совпало бы с предначертаниями и волей его творца и вседержителя. И теперь оно терпеливо ждало, понятия не имея о том, что есть Время.

А потом нанесло удар.

Макмадок рванул меня на пол в тот самый момент, когда снаружи раздался второй выстрел. Пуля, разнеся в щепы доски, просвистела в нескольких дюймах выше нас и с визгом ушла в рикошет от противоположной стены. И почти тут же дверь сотрясли удары. Брызнули щепки, и внезапный порыв ветра погасил одну из керосиновых ламп, заставив затрепетать пламя в камине.

Высвободившись из рук Макмадока, я на четвереньках подполз к Говарду и перевернул его на спину. Сердце мое чуть не разорвалось от страха, пока я разнимал его сцепленные руки и ощупывал кровоточащую рану у горла. Шея была залита кровью. Как ни странно, но первый ужас довольно быстро сменился холодным отупением и неверием в происшедшее. Сама мысль о том, что Говард, именно Говард падет жертвой какой–то банальной случайности, вроде шальной пули из винтовки, показалась мне почти что смехотворной.

Говард со стоном стал поднимать голову, но я осторожно уложил его назад.

— Лежи! — приказал я. — Сейчас я найду, чем перевязать. — Рана оказалась не такой опасной, как мне подумалось в первую секунду, но кровотечение было довольно сильным, и ее поскорее необходимо было перевязать.

— Да пригнись же ты, дурачина! — рявкнул на меня Макмадок, едва я попытался выпрямиться. И почти тут же, как бы в подтверждение его слов, прогремел еще выстрел. У лестницы в воздух поднялось большое облако пыли, а здоровенный кусок перил медленно, как это бывает только во сне, отделился от ступенек и с грохотом раскололся внизу на части.

Макмадок выругался, быстро пробрался в недосягаемый для пуль угол у окна и, сложив ладони рупором, закричал:

— Да не стреляйте же вы, прекратите пальбу, идиоты! Мы сдаемся!

Я в ужасе уставился на него, а он подмигнул мне и ухмыльнулся.

— Как ты думаешь, как мы сейчас поступим, малыш? Неужели будем ввязываться в перестрелку против двух десятков человек? — Он покачал головой, снова приставил ладони ко рту и стал кричать: — Это Макмадок! Прекратите стрельбу! Мы сдаемся!

Ответ на его призыв не заставил себя долго ждать. Грохнул целый залп винтовочных выстрелов, входная дверь разлетелась в щепы. В образовавшемся отверстии стоял кто–то одетый в такой же, как и у Макмадока плащ, с двустволкой в руках.