Бремя любви - [52]

Глядя на нее, Ллевеллин испытал сильнейшее искушение – никогда не рассказать ей правды. Пусть у нее останутся хотя бы иллюзии. Он любит ее, а если любит, то как он может втоптать в грязь, развенчать ее мужественный поступок? Пусть она никогда не узнает.

Он подошел к окну, раздвинул шторы и невидящими глазами посмотрел на освещенную улицу.

Когда он повернулся, голос его был тверд.

– Лаура, знаете ли вы, как умерла ваша сестра?

– Она попала под…

– Да, но как случилось, что она попала под грузовик, вы не знаете. Она была пьяна.

– Пьяна? – непонимающе повторила она, – Хотите сказать, там была вечеринка?

– Никакой вечеринки. Она украдкой ушла из дома в город. Она делала это не раз. Она сидела в кафе и пила бренди. Не часто. Обычно она напивалась дома. Пила одеколон и лавандовую воду. Пила до беспамятства. Слуги знали, Уайлдинг – нет.

– Ширли пила? Но она никогда не пила! Только не это! Почему?

– Она пила потому, что жизнь казалась ей невыносимой, и она старалась убежать от нее.

– Я вам не верю.

– Это правда. Она мне сама сказала. Когда умер Генри, она почувствовала себя так, как будто сбилась с пути.

Она была потерянным, заблудившимся ребенком.

– Но она любила Ричарда, а Ричард любил ее.

– Ричард любил ее, но разве она хоть когда-нибудь любила его? Это было короткое увлечение – и все. Потом, измученная горем, измотаная долгим уходом за калекой, она вышла за него замуж.

– И она не была счастлива? Я не могу в это поверить.

– А что вы знаете о своей сестре? Разве человек может казаться одинаковым двум различным людям? Вы всегда смотрели на Ширли как на беспомощного ребенка, которого вы спасли из огня, она казалась вам слабой, нуждающейся в постоянной защите и любви. Но я увидел ее совсем иначе, хотя я могу ошибаться, как и вы. Я увидел храбрую, отважную женщину, склонную к авантюре, способную сносить удары, способную постоять за себя, нуждающуюся в новых трудностях для проявления всей силы ее духа. Она устала, она была в напряжении, но она выиграла свою битву, она сделала доброе дело в той жизни, которую для себя избрала, – она вытаскивала Генри из отчаяния на белый свет, она праздновала победу в ту ночь, когда он умер. Она любила Генри, Генри был то, чего она желала. Жизнь ее была трудной, но полной страсти и потому стоящей.

А когда Генри умер, ее опять укутали в вату, окружили любовью, о ней тревожились, и она не могла из этого вырваться, как ни боролась. Тогда она и обнаружила, что вино помогает. А уж если женщина поддалась пьянству, ей нелегко бросить.

– Она никогда не говорила мне, что несчастна… никогда.

– Не хотела, чтобы вы об этом знали.

– И в этом виновата я – я?

– Да, мое бедное дитя.

– Болди знал, – сказала Лаура. – Вот что он имел в виду, когда сказал: «Тебе не надо было этого делать, юная Лаура». Давным-давно он меня предупреждал: «Не вмешивайся. Откуда нам знать, что лучше для другого?» Вдруг она резко к нему повернулась. – Она… нарочно? Это самоубийство?

– Вопрос остался открытым. Возможно и такое. Она сошла с тротуара прямо под грузовик. В глубине души Уайлдинг считает так.

– Нет. Нет, нет!

– Но я так не думаю. Я лучше знаю Ширли. Она часто бывала близка к отчаянию, но она никогда бы на это не пошла. Я думаю, она была борцом, она продолжала сражаться. Но пить не бросишь по мановению руки. То и дело возникают рецидивы. Я думаю, она сошла с тротуара, будучи в прострации, она не понимала, что делает, где находится.

Лаура упала на диван.

– Что мне делать? О, что мне делать?

Ллевеллин подсел к ней и обнял за плечи.

– Выходите за меня замуж. Начнете жизнь сначала.

– Нет, нет, я никогда не смогу.

– Почему же? Вы нуждаетесь в любви.

– Как вы не понимаете – я должна заплатить за то, что сделала. Каждый должен платить.

– Как вас преследует мысль о расплате!

Лаура повторяла:

– Я должна заплатить.

– Да, в этом я с вами согласен. Но разве вы не видите, дорогое дитя… – Он помедлил перед тем, как сказать ей последнюю горькую правду, которую ей следовало знать. – За то, что вы сделали, уже заплачено. Заплатила Ширли.

Она посмотрела на него с ужасом.

– Ширли заплатила за то, что сделала я?

Он кивнул.

– Да. Боюсь, с этим вам придется жить дальше. Ширли заплатила. Ширли умерла, и долг списан. Вы должны идти вперед, Лаура. Вы должны не забывать прошлое, а хранить его там, где ему положено быть – в памяти, но не в повседневной жизни. Вы должны принять не наказание, а счастье. Да, моя дорогая, счастье. Перестаньте только давать, научитесь брать. Бог поступает с нами странно – сейчас Он вам дает счастье и любовь, я уверен в этом.

Примите их с кротостью.

– Не могу. Не могу!

– Должны.

Он поставил ее на ноги.

– Я люблю вас, Лаура, а вы любите меня – не так сильно, как я вас, но любите.

– Да, я вас люблю.

Он поцеловал ее долгим, жадным поцелуем.

А потом она сказала с легким, неуверенным смешком:

– Вот бы Болди узнал! Он бы порадовался!

Она было пошла, но споткнулась и чуть не упала. Ллевеллин подхватил ее.

– Осторожнее, вы не ушиблись? Могли удариться головой о каминную полку, а она мраморная…

– Ерунда.

– Может, и ерунда, но вы мне слишком дороги…