Бремя любви - [3]

– Ха! В семье из десяти человек я назову множество здоровых черт. Конечно, я имею в виду законнорожденных. Работа по дому, старшие заботятся о младших и так далее. Работают все зубчики машины домашнего очага.

Заметь, они действительно полезны, не для показухи. Но мы, как дураки, разделяем и изолируем их согласно возрастным группам! Называем это образованием! Пф! Вопреки природе!

– Эти твои теории! – снисходительно улыбнулась Анджела. – Так что насчет второго ребенка?

Болдок поучительно заговорил:

– Беда второго ребенка в том, что он обычно не вызывает прилива чувств. Первый ребенок – открытие. Это страшно, это больно, женщина уверена, что она умрет, мужчина тоже – Артур, например. А когда все закончится, у вас на руках живой комочек, орущий до посинения, и его произвели на свет двое людей, черт бы их побрал!

Натурально, они и ценят это дитя соответственно. Это ново, это наше, это замечательно! А потом, как правило слишком скоро, появляется Номер Два. Опять все то же самое, только теперь не так страшно и более утомительно.

Вот он – он ваш, но теперь уже почти ничего нового, а раз он обошелся вам не так дорого, то не такой уж он и замечательный.

Анджела пожала плечами.

– Все-то холостякам известно, – съязвила она. – То же относится к номеру Три, Четыре и остальным?

– Не совсем. Я заметил, что перед Номером Три бывает промежуток. Часто Третьего производят потому, что первые два выросли, и – «как было бы чудесно опять иметь малыша». Любопытное пристрастие; маленькие существа отвратительны, но биологически, я полагаю, это здоровый инстинкт. Так все и идет: один милый, другой гадкий, один шустрый, другой вялый, но они – пара, более или менее уживаются, но наконец приходит последыш, которому, как и первенцу, достается неумеренная доля внимания.

– И все это очень несправедливо, ты это хочешь сказать?

– Именно. Вся жизнь несправедлива.

– И как же со всем этим быть?

– Никак.

– Тогда я действительно тебя не понимаю.

– Позавчера я говорил Артуру. У меня мягкое сердце.

Я хочу видеть людей счастливыми. Люблю устраивать так, чтобы люди получали то, чего у них нет, а хочется иметь.

Чтобы немножко выровнять положение. К тому же если этого не сделать, он помедлил, – может быть опасно.

* * *

– Сколько чепухи наговорил Болди, – задумчиво сказала Анджела после его ухода.

– Джон Болдок – один из выдающихся ученых нашей страны, – сказал Артур и подмигнул.

– О, это я знаю, – фыркнула Анджела, – Я бы сидела скромненько и восторгалась им, если бы он излагал античные законы или давал обзор елизаветинской поэзии. Но что он понимает в детях?

– Абсолютно ничего, насколько я понимаю. Кстати, позавчера он предложил, чтобы мы купили Лауре собаку.

– Собаку? У нее же есть котенок.

– Согласно Болди, это не одно и то же.

– Как странно… Помнится, он говорил, что не любит собак.

– Не сомневаюсь.

Анджела задумчиво проговорила:

– Пожалуй, надо Чарльзу завести собаку. Недавно возле церкви к нему кинулись щенки, и он так испугался.

Чтобы мальчишка боялся собак!.. А если у него будет своя, он привыкнет. Еще надо научить его ездить верхом. Хорошо бы у него был свой пони! Жалко, у нас нет загона!

– Боюсь, о пони не может быть речи, – сказал Франклин.

На кухне горничная Этель говорила кухарке:

– Вот и старый Болдок тоже заметил.

– Что заметил?

– Про мисс Лауру. Что она не жилец на этом свете.

Они Няню спрашивали. Да по ней сразу видно: никаких шалостей у нее, не то что мастер Чарльз. Помяни мое слово, не доживет она до свадьбы.

Но умер все-таки Чарльз.

Глава 2

Чарльз умер от детского паралича. Еще два мальчика в школе заразились, но выздоровели.

Для Анджелы Франклин, не отличавшейся крепким здоровьем, это был сокрушительный удар. Чарльз, обожаемый, любимый, ее красивый, веселый, жизнерадостный мальчик.

Она лежала в полутемной спальне, смотрела в потолок и не могла плакать. Муж, Лаура, прислуга – все ходили на цыпочках. Наконец врач посоветовал Артуру увезти ее за границу.

– Полностью смените обстановку и атмосферу. Ее надо расшевелить. Поезжайте туда, где хороший воздух. Горный воздух. В Швейцарию, например.

Франклины уехали, а Лаура осталась с няней, днем приходила гувернантка мисс Уикс, приветливая, но неинтересная особа.

Отсутствие родителей было Лауре приятно. Можно было считать себя хозяйкой дома! Каждое утро она «заглядывала к кухарке» и заказывала еду на день. Толстая добродушная кухарка миссис Брайтон усмиряла прыть Лауры, и каждый раз меню оказывалось таким, как считала нужным кухарка, но Лаурино чувство собственной значимости не подрывалось. Она тем меньше скучала без родителей, что в уме фантазировала, каким будет их возвращение.

То, что Чарльз умер, – это ужасно. Понятно, что они больше всех любили Чарльза, это было справедливо, нечего и говорить, но теперь – теперь в королевство Чарльза вступает она. Теперь Лаура – их единственный ребенок, на нее они возлагают все надежды, к ней обращена вся их привязанность. Она уже представляла себе сцену их возвращения: мама раскрывает объятия…

«Лаура, моя дорогая. Ты все, что у меня есть в этом мире!»

Трогательные, чувствительные сцены, совсем не в духе Артура и Анджелы Франклин. Но в спектаклях Лауры они были щедрыми и сердечными, и мало-помалу она так во все это уверовала, будто оно уже свершилось.