Бремя: История Одной Души - [115]

Магда, потрясенная рассказом Нессы и своей личной трагедией, представившейся вдруг в совершенно ином свете, будто кто-то повернул ее жизнь, как кристалл, и представил на обозрение грань, абсолютно незамеченную прежде, о существовании которой она даже не догадывалась, молчала.

Они остановились посреди площади, наблюдая грандиозное, величественное зрелище: рассыпанные по горизонту багряные идеально симметричные лучи, розовые бутоны облаков и небо, воспламенившееся на западе и синеющее до черноты на востоке.

«Интересно, какие закаты в Эквадоре?» — подумала Несса и представила, что Артур в эту минуту наблюдает вот это же самое заходящее солнце — в Кито, как и в Нью-Йорке пять вечера — одна широта, совпадение времени, но совпадение ли чувств? Вспоминает ли он ее? Как странно, странно, странно... Не видеть его, не говорить, не ощущать неповторимое тепло рядом — и все же мечтать непрестанно, как об ушедшем волшебном сне....

— Ты любишь его? — будто прочитав Нессины мысли, ласково спросила Магда.

— Люблю. За страдания, которым стала причиной. Мне трудно это объяснить, но в ту минуту, когда он шел на террасу после моей выписки из клиники, я ведь только спину видела, он плакал, и спина у него дрожала, — но, сколько муки... в одну лишь минуту... как карточный домик, прежний мир рухнул, и, будто пелена спала с глаз, все обнажилось — моя ложь, мой эгоизм, измена и то, через какие муки я заставила его пройти. Сколько он вынес из-за меня! Я тогда заглянула в свою совесть, как в колодец, и ужаснулась. Знаешь, Магги, как это страшно — заглянуть в свою совесть...

Знала ли Магда? Конечно, знала. В ней самой, особенно остро сейчас ощущала она, жило нечто гадкое. И если осмелиться взглянуть, как выразилась Несса, в тот колодец, то, что в нем прячется? Неуемное, не поддающееся никаким уговорам, желание мести.

— У меня внутри тоже черти завелись, — тяжело наконец выдохнула Магдалина. — Как у Марка (в первый раз назвала бывшего мужа по имени) эта женщина появилась, я сильно поменялась. А может, это и было во мне, только скрывалось до поры до времени. Я мстить им хочу. Обоим — ему и его новой жене... Наказать хочу... Жестоко наказать... И ничего с этим желанием поделать не могу.

Снег кончился. Они дошли уже до Пятой авеню, улицы оживились, люди торопились к местам отдыха — ресторанам, кафе, скамейкам в сквериках.

— А ты снеси месть Богу. Доверься Ему, — сказала Несса.

— Легко сказать — снеси. Да как же снести? Это же не вещь. Отрава. Иногда, кажется, дышу ею.

— А ты молись. Вместе молиться будем, хочешь?

Магда пристально посмотрела на Нессу, взгляд ее осветлился, стал прежним — мягким, заботливым.

— Ну почему я верю всему, что ты говоришь? — улыбнулась она. — Конечно, давай вместе молиться. С тобой, мне кажется, я смогу... Ну почему мне так спокойно, когда ты рядом? В чем твой секрет, солнышко?

Но Несса не ответила, она смотрела на прозрачную молодую, только что показавшуюся луну: секрет, он и есть — секрет...

* * *

В приюте уже закончился ужин, и постояльцы разбредались по углам, унося с собой сбереженные на ночь бутерброды и тяжелое тупое неосознанное уныние — отбывал в небытие еще один бессмысленный день их бесцельных жизней. Не доходя до дверей бокса, Ванесса и Магда услышали, что там был в самом разгаре очередной скандал.

— Нет, вы посмотрите на нее, — гневно восклицала Анжелика, тыча пальцем в угол, где, набычась, сидела угрюмая Робин. — Вы посмотрите на нее! — уже обращаясь к вошедшим, крикнула она еще громче. — Нашелся пуп земли! Ей кушать хочется, а другим нет, ей все можно, а другим нет...

— Что случилось? — мягко спросила Магда. — Анжи, успокойся. Скажи, что случилось?

— Да, вот эта... — Анжелика снова бесстрашно показала на Робин. Всем расскажу, что случилось. Пусть все знают! Тут на Шестой дороге добрая итальянская леди, хозяйка булочной, по утрам, часов в семь, хлеб выставляет на стол — бесплатно, милость такую делает, здесь ведь в этом паршивом Бронксе стариков одиноких — пруд пруди. Ну женщина по доброте душевной так каждую булочку завернет, подходи, бери одну, только просит не сорить... Я редко прихожу туда, вчера пришла, а старушки стоят с пустыми руками, я с ними немножко дружу, ну там иногда поговорю, словом перекинусь, им все веселее, они в той булочной буханочку свою бесплатную раньше всегда имели, а вот уже несколько дней — придут и пусто. А я сегодня подсторожила, думаю, какая это стерва весь хлеб в один заход забирает... и что вы думаете — она вот, — и опять махнула рукой в сторону Робин.

Та сидела в воинственной позе, сжав губы, но молчала и смотрела в упор почему-то на Ванессу, ее-то в эту минуту она ненавидела больше всех...

— Эта вот, — продолжала Анжелика, — подкатила тележку, разнюхала халяву, как стервятник, и весь хлеб, все, что на столе лежало — в мешок, и старушки говорят, повторяется такое уже несколько дней — я ведь там не всегда бываю, вчера вот только пошла, а тому две недели назад была. А они старушки, божьи одуванчики, они ее боятся, но кто не побоится, посмотрите на нее, какую морду свирепую скорчила, а мне не страшно, я и не с такими дело имела в «кулинарном заведении»... Так вот старушка одна осмелилась и тихо так спрашивает: «А на что тебе, милая, столько хлеба?». А эта отвечает: «Птиц кормить... От птиц больше проку, чем от вас, старых. Чего на вас добро переводить». Да врет она, какое там птиц кормить! Тут же тележку подкатила к сабвею и по доллару продала. Я ее выследила, своими глазами видела... ну, где у человека совесть? Хоть сколько-нибудь совести есть в этой параше?