Бремя: История Одной Души - [109]

Но... до того дня потерпеть надо, прикусить язык, закрыть глаза, помолиться, чтобы утихло беспокойство. Злоба заразна. Заразна, как вирус. Поднимается неизвестно откуда, помимо твоей воли, тяжелый, недобрым жаром пышущий столб и заполняет все внутри и требует выхода. И появляется неудержимое желание встать с лежака, подойти к этому остервеневшему от личных обид и отверженности существу и закрыть его рот, плюнуть в лицо, дать пощечину — сделать что угодно, только заставить замолчать.

Что же это за эмоция такая, что способна замутить все, что по каплям восполняла все эти дни и недели? И почему вместе со злобой возвращаются вновь страх и отчаяние? Не приходит она в одиночку, тащит за собой и остальную нечисть, потому — поберегись! Будь начеку! Некто хитроликий, суетящийся то справа, то слева, устраивает неустанно ловушки для души твоей. Он знает, как обольстить тебя. Знает, как обольстить любую женщину. Особенно удачлив с женщинами. Но почему именно с нами? Потому ли, что Ева первой не устояла? Потому ли, что каждый рожден женщиной, и злые матери будут плодить злых детей, и скоро вся земля будет изъедена злобой? Может, в этом и состоит его подлый план?

— Ну так расскажи нам, богомолица, о своих грехах? Скольких пригрела? Скольких соблазнила? И как докатилась до этой жизни с такой-то смазливостью? — перебила Робин ход нессиных мыслей, но уже не было страшно — злость растворилась, исчезла, как напуганное светом привидение.

Ванесса — пожалуй, в первый раз за все время проживания в ночлежке — взглянула в глаза Робин, взглянула прямо и с интересом и смотрела с минуту с сочувствием. И также впервые Робин как будто смутилась, растерялась: что-то задел в ней этот взгляд, какую-то старую глубокую рану, которая инородным телом годами сидела в ней и не давала жить, — и... отвернулась. И уже до утра не произнесла ни слова.

Глава 32Джонни

История о мощном тактическом гербициде Agent Orange, рассказанная Магдалиной, задела Нессу и укрепила ее в ощущении, что Робин со всей неутолимой ненавистью и отвращением к окружающему была всего лишь жертвой (а не палачом) некого безличного зла, за которое никто конкретно не в ответе.

На следующий вечер Ванесса в городской библиотеке нашла несколько статей об операции Agent Orange, широко проводимой во Вьетнаме. Семьдесят девять миллионов литров яда было вылито на землю с неба. Для того ли оно дано нам? С черно-белых фотографий журналов на нее смотрело множество детей-калек, рожденных уже совсем недавно на некогда отравленных территориях. Война кончилась, но... война продолжается. Попадались и снимки крупным планом — мальчика или девочки с поврежденными или недоразвитыми конечностями, деформированными лицами и другими немыслимыми дефектами. Ребенок глядел в камеру с испугом и тоскливым ожиданием: что еще сотворят с ним взрослые? Несса отводила глаза: казалось, он вопрошал ее лично, а у нее не было ответа, как не было слов утешения.

Ни одна картина, ни одна поэма или даже самая величайшая музыка не способны пробудить в человеческой душе такие струны, какие пробуждает сострадание к ребенку. Ванесса сидела неподвижно над открытыми страницами и думала об увечных детях и тихо плакала и о своем чаде, снова возвращаясь в то время — третий, четвертый, пятый месяц беременности, когда еще была возможность сохранить, но не сохранила, почему-то — ну почему? — не пожертвовала собой, даже и на несколько месяцев жизни?

Носить ей эту боль до конца дней.

Но должно же быть утешение! Для нее самой. Для таких, как она. Ведь у каждого — своя боль. Как никогда, она видит теперь: у каждого — своя боль. Взять хоть ее соседок по комнате: Магдалину, например, пережившую измену любимого и насильно разлученную с сыном, или сумасбродную Анжелику, отсидевшую несколько лет за убийство мужа в попытке защититься от его пьяных побоев, взять наркоманку Ритку, бросившую где-то в Техасе на попечение тетки троих малышей и прибывшую в Нью-Йорк якобы на заработки; взять Даяну и Челсию, одну из которых выставил за порог зять, и дочь не решилась прекословить, а другую выгнал любовник, когда узнал, что развилась в ней какая-то иммунная болезнь; взять, например, немолодую худую и мрачную бывшую проститутку Глорию, утратившую вместе с внешней красотой и доход, и совесть, и занимающуюся теперь мелким воровством, где придется; и, наконец, взять Робин с нескончаемой личной войной против невидимого врага и жгучим внутренним террором — «зверь в клетке, а выпустили бы — загрызла бы каждого».

Вот они, ближние ее, определенные судьбой на сегодняшний день: прошу любить и жаловать. А жаловать, в смысле, жалеть.

* * *

Наконц-то Ванессе случайно подвернулась хорошая подработка: международное агентство, где когда-то в эпоху Артура она занималась переводами и куда позвонила, не особенно рассчитывая на положительный ответ, вдруг предложило ей месячный контракт с юридической фирмой, временно нуждающейся в специалисте по русскому языку. Несса обдумывала предложение сутки (волнуясь, спросила работодателя, можно ли ей подписать договор завтра) и наутро приняла решение.