Бремя: История Одной Души - [108]

— А надежда, что сына заберешь к себе когда-нибудь, у тебя есть?

— Думаю, что если бы у меня совсем никакой надежды не было, я бы сейчас с тобой и не разговаривала. И ни с кем бы не разговаривала. Но сначала нужно работу найти, чтобы выйти из этой дыры. А если он не отдаст ребенка? — вдруг испуганно спросила она.

— Отдаст, — сказала Ванесса уверенно. — Вот посмотришь — отдаст. Бог поможет.

— Да, как ты можешь знать?

— А я и не знаю. Я верю.

— Наивная ты, — ласково сказала Магда и впервые за все время их разговора улыбнулась. — Жизнь — не так устроена. Жизнь — случайна и несправедлива. К тому же — зла. И для меня теперь люди и бесы, про которых ты упомянула, — одно. За очень небольшим исключением — одна нераздельная сущность. — Магда растянула по буквам последнее предложение. — Возьми Робин, например, похожа она на человека? Ведь из нее ярость пышет, как огонь из Кощея.

— Она миру мстит за увечье свое... И себе мстит...

Магдалина посмотрела на Ванессу внимательно.

— Хочешь, скажу что-то? — спросила она. — Это уже не секрет — все знают. Отец Робин во Вьетнаме воевал. В джунглях находился как раз, где наши химикалиями с самолетов опрыскивали. Agent Orange, по-моему, назывался тот препарат. Я даже когда-то читала об этом ужасе. Жидкая отрава, что-то вроде гербицида, только гораздо сильнее. Использовали, чтобы растительность убить. После опрыскивания листья и ветки высыхают и опадают. Представляешь картину — голые джунгли! — и враг, как на ладони. Тогда его и уничтожать можно. Но уже, наверное, необязательно было и уничтожать, потому что, как оказалась, опрыскиватель тот на людей влияет точно так же, как и на деревья. То есть, и в людях органы сохнут и отмирают. Говорят, во Вьетнаме несколько миллионов погибло от такой тактики, и до сих пор дети там калеками рождаются из-за этого. И наши пострадали, много наших пострадало. Практически, каждый, кто воевал там и находился на тех территориях, дышал той же отравой. И отец Робин домой вернулся, и родилась у него дочь с таким... жутким дефектом. Он, когда узнал об этом, повесился. А мать спилась, и Робин забрали в детский дом. Она это по секрету Ритке рассказала, а Ритка взяла и всем разнесла — тоже по секрету.

Нессу поразил рассказ Магдалины.

— Может, помочь ей как-нибудь надо, может, поговорить, — сказала она расстроенным голосом. — Она ведь совсем одна.

— Одна? Да ей лучше одной. Она людей лютой ненавистью ненавидит. Я сама слышала, как она кричала, что жизнь свою будто в зоопарке проживает. Как зверь в клетке. И выпустили б на волю — загрызла бы каждого.

— От людей ей досталось. Но жизнь ее еще не кончилась, — сказала как-то очень уверенно Несса. — Еще выйдет из клетки, и, может, не захочет грызть. Может, и не зверем выйдет...

— А ты что, как будто даже жалеешь ее? — удивленно спросила Магда.

— Жалею. Не родилась же она с такой злобой? Когда-то ведь и она невинным ребенком была.

— Да... — согласилась Магдалина. — Когда-то была... Что ж теперь за то все выходки ее прощать? Тебя-то она больше всех терпеть не может. Однажды так и сказала: сидеть за нее не хочется, а то я бы красоту ее аристократическую так подправила! Ты поберегись, Несса. Я тут такого наслышалась! Что в этих ночлежках творится — уму непостижимо! И кислотой могут облить и из окна выкинуть. И Робин на все способна. С ней твои миролюбивые идеи не работают.

Магдалина и Несса вернулись в приют. Праздник закончился. Зал опустел. Дежурные гремели посудой, ополаскивая ее кое-как и наспех в полутеплой воде. В непроветриваемых коридорах стоял тошнотворный запах объедков и сырости. Из уборных несло марихуаной и чем-то еще покрепче: там часто, прячась только для проформы от охранников, постояльцы использовали кокаин.

В их боксе никто не спал.

— У-у, спелись, стервы, — приветствовала их Робин, лицо у нее было опухшим, язык заплетался. — Ну что может быть общего у меланхолички с богомолицей? Ту муж турнул, эту — Бог наказал, а теперь обе в одной дыре прозябают и из одного корыта хлебают. Ну что, богомолица, все грехи отмолила?

Ритка — тоже с осоловевшим взглядом — дико захохотала.

— Ну что бы я из себя ставила в таком-то месте? — продолжала Робин, принимая смех Ритки за одобрение. — Ну чего из себя изображать святошу в таком-то месте? Голову дам на отсечение, что у нашей богомолицы грехи еще те! Почище наших. Ишь, как покраснела. Прямо невинность святая...

Робин явно хотелось хотя бы однажды — и сегодня, чем не случай! — вывести Нессу на скандал, услышать от нее хотя бы одно ругательство, хотя бы одно «выраженьице», насладиться перепалкой или даже, если до того дойдет, дракой. Но Ванесса молчала. Она дала себе слово молчать. Чувствовала, что ей нужно молчать. Не подливать масла в огонь. Тогда угли погаснут, тогда все потечет своим чередом. Уже недолго осталось. Уже скоро она пойдет в кассу и закажет билет в один конец.

— Вы уверены, что вам не нужен обратный, мисс, — спросит кассирша, и переспросит, для уверенности, еще раз, внимательно взглянув на Ванессу. — У вас ведь виза только на три месяца...

— Не беспокойтесь, мадам. Я возвращаюсь домой.