Бремя имени - [10]
Между тем тихо и незаметно, среди суеты и шума, словно унесенная ветром соломинка, исчезла из моего сердца прекрасная Ядвига, а ее место заняла Гита!..
В то лето я подружился с Эзером, сыном реба Пинхасля из Либово. Я часто бывал у них дома, и именно там я впервые увидел книжки «Ха-ткуфа»[24], которые выходили тогда в Москве под редакцией Фришмана. Но, признаться, тянуло меня туда из-за сестры Эзера Гиты…
Ей было двадцать пять, муж ее был постарше. Коммерсант, он всегда был в разъездах.
Гита часами играла на пианино, а я не отводил от нее завороженного взгляда. И однажды она как-то особенно нежно прижалась ко мне. Я смутился, растерялся, а она засмеялась и, погладив меня по волосам, сказала: «Ах, какой застенчивый юноша!» Залившись краской, я взмок от волнения, и мое бедное сердце утонуло в нахлынувших чувствах. После этого я сделался сам не свой и решил к ним больше не ходить. Но могучее, неодолимое желание вновь и вновь давало о себе знать. И вот, превозмогая смущение, я после некоторого перерыва снова навестил своего друга Эзера. Волновался я так, что мне казалось — все слышат, как стучит мое сердце. Но как назло, муж Гиты оказался дома, глаза моей темноволосой подруги радостно сияли, она хлопотала вокруг самовара и поила чаем своего толстячка. Они даже не заметили, как я вошел…
Лето кончалось, день был на исходе. Городок выглядел так, словно он только что сдался на милость победителя, — печально-притихший, безлюдный… Комар, и тот не пищал, и только издалека доносился глухой лай, да мерцали огоньки в потемневшей вечерней зелени. Мы с Эзером бодро зашагали в клуб, помещавшийся в доме стекольщика Моше. Здесь, как всегда, за столом, заваленным бумагами, восседала Хана, хозяйка клубной библиотеки. В соседней комнате местный учитель Шимелиович увлеченно рассказывал своим слушателям истории из еврейской жизни. Перед ним лежала кипа исписанных листов, и он то и дело перебирал их нервными пальцами. А со стены величественно и сурово глядели глаза вождя, сквозь пышную бороду которого просвечивали неувядаемые строчки «Альтнойланд»[25].
Мы с Эзером активно участвовали в жизни клуба, он руководил хором, а я занимался «просветительством». То есть я два раза в неделю пересказывал ребятам главы из географии Грозовского, в который раз напоминая им, что на севере страны лежат Галилейские горы, а на юге раскинулась пустыня. А вот здесь Средиземное море…
В то время мы много говорили и мечтали о Сионе[26], отмечали в клубе еврейские праздники. Девушки из нашей организации надевали в эти дни субботние платья, пели еврейские песни. Эзеру хорошо удавались такие вечера, он был прирожденный организатор и энергичный малый, а темперамент, клокотавший в нем, был свойствен, по-видимому, всей его семье… Случалось, что Гита обнимала меня с такой силой, что я еще долго после этого ходил сам не свой…
Вскоре в моей жизни случилось то, что составляет непременное воспоминание каждого мужчины. Дело было так. Однажды мы с Эзером шли по притихшей рыночной площади, говорили о том, о сем, и наконец завели речь о женщинах. Вначале мы некоторое время покружили вокруг этой темы, а после признались друг другу в том, что тогда особенно занимало наши умы. И вот оказалось, что Эзер знает некую Дуняшу. Девица была служанкой адвоката Финкельштейна, слыла большой мастерицей по «этой» части и успела осчастливить многих отроков нашего городка. Ухмыляясь, Эзер поведал мне несколько столь пикантных подробностей, что я, застенчивый местечковый юнец, вдруг ощутил бешеное желание немедленно действовать. К счастью, было темно, и Эзер не заметил, как мое лицо покрылось багровыми пятнами.
— Пошли! — решительно сказал он, и я затрусил за ним к дому, где жил Дуняшин хозяин.
Дом адвоката Финкельштейна стоял на окраине городка, окруженный садом. Прохладный ветерок колыхал листву, сквозь которую виднелось заветное окошко. Неслышно ступая, Эзер подошел к нему и легонько постучал. Вскоре в окне показалась Дуняша, кивнула Эзеру и исчезла.
— Надо подождать! — важно изрек Эзер. — Старик дома!
Обычно Финкельштейн по вечерам в одно и то же время отправлялся в городской клуб играть в карты. Много воды с тех пор утекло, а я как сейчас помню эти томительные минуты…
— Уходит! — прошептал наконец Эзер. И действительно, затаившись, мы вскоре услышали, как дважды хлопнули двери. Фигура старого адвоката мелькнула в дверном проеме и пропала в темноте. Закуривая, он чиркнул спичкой, и внезапно вспыхнувшее мгновенье, осветив лицо Финкельштейна, тотчас же погасло. Наконец его шаги стихли. Дуняша впустила нас в дом.
Первым к делу приступил Эзер. Оставшийся в гостиной один, я застыл и обратился в слух. «Он в первый раз…», — донеслось до меня, и они оба хихикнули. В гостиной царил полумрак. Из больших рам, висевших на стенах, на меня строго смотрели давно почившие родители хозяина дома. Наконец голос Эзера вывел меня из напряженного оцепенения. «Ну, давай!» — сказал он мне, блеснув глазами. Я поднялся, и, словно пораженный слепотой, шагнул в ту комнату. С любопытством глядя на меня, Дуняша пошла мне навстречу…
