Бремя Бездушных - [14]

— Тебе лишь бы драться, да глотку заливать!

— Не указывай мне, как жить, женщина, иначе я поучу тебя манерам! — внушительный кулак дворфа оказался перед лицом женщины гнома, но та, ничуть не смутившись, лишь презрительно фыркнула, небрежным движением опуская заросшую волосами руку мужчины.

— Ври кому-нибудь еще, я-то тебя знаю, ты меня ни за что не ударишь!

— Что?! — забывший о больной ноге, лесной эльф вытянулся в струну. — Угрюм, ты что, собираешься ударить даму?! — Видимо, поглощенный своей болью Иварлион вырвал слова из контекста, не прислушиваясь ко всей фразе целиком. — Если тебе так хочется кого-то ударить — ударь меня!

Эльф едва успел придать своему благородному порыву словесную форму, как кулак дворфа, взлетев вверх, врезался в его челюсть. Иварлион рухнул на пол. Лишившись чувств, он проехал на спине по гладким доскам, и едва не врезался в ноги только что вошедшему в залу человеку.

— Я уже подумал, что ошибся улицей.

Даже не взглянув на лежащего без сознание эльфа, незнакомец перешагнул через тело. Остановившись, он окинул задумчивым взглядом таверну.

Мужчина носил черные одежды, расшитые серебряными нитями и частично сокрытые под белоснежным табардом. Вышитый на нем символ недвусмысленно показывал, что носящий его человек принадлежит к ордену Гирита Защитника, одного из двух воинствующих богов, которым поклонялись люди.

Черные нити формировали четыре горизонтальных полосы, расположенные одна над другой, нижняя — совсем короткая, а верхняя — значительно длиннее. Над верхней полосой располагался полукруг, с расходящимися от него черными лучами, символизирующий восходящее над землей солнце.

Всего лучей оказалось семь, а значит тот, кто пришел в здание гильдии занимал один из высших постов в ордене — пастырь. Несмотря на то, что глубокий капюшон частично скрывал его лицо, по морщинам в уголках рта и голосу можно было понять, что мужчина уже не молод, что не являлось неожиданностью, обычно пастырями становились лишь те, кто долгие годы верой и правдой служил Гириту, неся Слово его и направляя его воинов.

Гиритцы или, как их еще называли в народе — бездушные храмовники, являлись вторым, а сейчас, после упразднения сидонитов, единственным воинствующим орденом. Их орден имел весьма простую структуру, делясь лишь на пастырей и воинов. Первые несли Слово бога — защитника, начиная с сана послушника и заканчивая капелланами, а вторые служили его мечом.

Однако, несмотря на такую трактовку, пастыри не брезговали носить оружие и тот, кто вошел сейчас в таверну, не был исключением. На его поясе в скромных кожаных ножнах покачивался меч с простой рукоятью, украшенной лишь миниатюрным символом солнца на конце.

— Может, ты и впрямь ошибся? — поднявшись во весь свой немалый рост, Таллаг с кривой ухмылкой уставился на бездушного. — Здесь, конечно, некоторые чтут светлых богов, но тут нет твоего храма, пастырь, точно так же, как нет и власти ордена.

В словах зверолюда читался вызов, а во взгляде — презрение.

— Я не ошибся. — Спокойно ответил гиритец, соединив кончики пальцев своих рук на уровне груди, отчего сокрытая под хламидой кольчуга тихо звякнула. — И если ты хочешь задеть меня словом, то спешу предостеречь тебя от этого. Наш орден защищает всех без исключения, даже тех, кто в страхе и заблуждении своем не видит того добра, что совершает Гирит Защитник руками своих верных сынов.

— С каких пор казни и пытки стали добрыми свершениями? — Таллаг скрипнул зубами. — Сколько невинных погибло на ваших кострах и от ваших рук, бездушный? У скольких матерей вы отняли детей, чтобы сделать из них таких, как вы?

— Невиновных — нет, — все так же спокойно произнес храмовник. — Все определяется лишь степенью вины. А всем умершим воздастся в лучшем мире по их деяниям, если они пострадали в большей мере, нежели это требовалось. Мы примем на себя этот грех. Мы — лишь оружие, а судья — всемилостивый Гирит.

— Ты!..

— Что привело вас в наш дом? — нарочито громко поинтересовался Калеос. Вернувшись к своему столу он с силой опустил на него кружки, прерывая слова зверолюда.

— У достопочтенного Алектиса есть к нам дело. — На верхних ступенях лестницы, ведущей к жилым комнатам, появилась Гвинет. — И я прошу вас всех отнестись к нему, как к гостю. — Говоря эти слова, мастер гильдии многозначительно посмотрела Таллагу в глаза.

— Как скажешь, — почти прорычал зверолюд, опустившись на скамью. Не отрывая взгляда от храмовника, он взял свою кружку и принялся медленно цедить пенистый напиток сквозь острые зубы.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — Гвинет посохом указала Алектису на стол, за которым расположились Кисара, Таллаг и темные эльфы. — Мы все обсудим, а ты, Угрюм, убери Иварлиона с дороги.

Пастырь гиритцев кивнул и, сбросив капюшон, прошел вперед. Остановившись у края стола, он опустился на пустующую скамью, под недовольным взглядом Таллага.

У храмовника оказалось немолодое и неприятное лицо, с орлиным носом, узкими, пытливыми глазами и строгой линией губ, покрытое паутиной морщин и шрамов. На присутствующих он смотрел свысока, с чувством собственного превосходства, что невероятно бесило Таллага. Но зверолюд смерил гордыню, следуя просьбе мастера своей гильдии. Он отвернулся от гостя, полностью сосредоточившись на своем напитке.