Бред зеркал - [49]
Но Володечка долго не шел. Долго, долго!
И встретился я с ним как-то неестественно, нежданно. Не припоминаю отчетливо, как именно.
И я тотчас же повел его туда, как решил уже заранее. Но мне не повезло. У самой кладовой я лицом к лицу столкнулся с Прасковьюшкой.
— А я вас ищу, все ищу, — сказала она мне с кроткой укоризной, — ведь вы и обедать сегодня не приходили. Небось, есть хочется?
Во мне все замерло: ужели она не видит его, Володечку? Или не рада ему?
Ведь она плечо в плечо столкнулась с ним.
Кое-как наскоро и поспешно сплавил ее. Скрыл Володечку, как надо и тогда вошел в дом. В доме все без малейших перемен. В кабинете три портрета. В столовой накрытый стол, и на нем только один прибор.
Только один! Сирота…
— Зачем у меня взяли всех!
Я не кричал. Клянусь честью, не кричал.
Это застонали мертвые бревна старого деревенского дома.
Я с жадностью набросился на котлеты с картофельным пюре, но, вспомнив, подошел к Прасковьюшке, взял ее за руку и повел к образам в угол, где что-то копошилось темное, бесформенное, но не страшное. С твердостью и точностью выговаривая каждое слово, я сказал:
— Поклянись сейчас же перед образом, перед лицом святой, имя которой ты носишь, что ты никому не скажешь…
— Чего, Порфирий Сергеич?
На ее подбородке появилась ямочка. Эта ямочка всегда появляется у нее, когда она хочет заплакать. Или засмеяться.
— Что ты никому никогда, ни за что, слышишь ли, ни за что! не выдашь того, кого видела со мной! — повысил я голос.
— Где?
— У кладовой!
— Когда?
— Сейчас.
— Как сейчас?
— Ну да, сейчас! Полчаса назад!
— Когда вы шли из оврага?
— Ну да! Ну да!
— Порфирий Сергеич! Миленький! Я с вами, извините, никого не видела. Вы были одни…
— Прасковья, не лукавь!
Я раздраженно схватил ее за руку.
— Миленький, никого не видела!
Ямочка на подбородке стала глубже.
— Не лукавь! Клянись! — закричал я.
Она расплакалась.
— Ну, к чему к божбе пригоняют? К чему? если не видела!
Или она больна куриной слепотой? Кажется, есть такая болезнь?
— Ну, клянись, в чем хочешь!
— Позвольте уж совсем не клясться? Родненький!
— Ну, не клянись!
Я ласково потрепал ее по плечу:
— Эх, ты, добрейший курослеп!
Утром все разъяснилось. Володи нет в усадьбе. Нет! Он снова исчез. Чувствую: безвозвратно!..
Моя кожа, одевающая мышцы, стала восприимчивой, как подточенные пальцы шулера. Я прекрасно предчувствую погоду завтрашнего дня, и звон колокольчика под дугой невыносимо режет слух.
Кожа моя ощущает дуновение сырости. Наверное, вон за тем бугром мы увидим речку. Прасковьюшке, которая сидит в тарантасе напротив меня, я сказал:
— Вон за тем бугром будет река. И хорошая река!
Когда мое предсказание сбылось, Прасковьюшка поглядела на меня с благоговением, как на святого. Я ответил ее взору:
— Верь мне, так же сбудутся и мои пророчества о верховном главенстве семьи!
Покосившись затем на моего соседа по тарантасу, я спросил ее:
— А это кто?
— Доктор, — ответила она тихо.
Но не ошибается ли она? Может быть, это просто-напросто шпион?
С учтивостью тронув его за локоть, я проговорил:
— Вот вам и еще одно яркое доказательство высокой нравственности того восхваляемого вами общежития, которое известно под именем бумажного Вавилона: государственный шпион как почтенная должность!
Сосед не ответил мне ни словом.
А мы все едем и едем!
Конечно, мы едем отыскивать Володечку. Ну, конечно!
Я заключен в каземат. Вокруг четыре стены. В окне клочок неба, такого ясного и безмятежного, и опять желтая скучная стена с пятнами сырости. Впрочем, и небо в последние часы начинает принимать зловещий желтый цвет, какой-то немигающий и холодно-мертвенный, повергающий в тоску и смятение.
Не вспыхнули ли на земном шаре кратеры всех вулканов?
А темные пятна сырости, — как я стал теперь замечать, — тоже складываются в совершенно реальную картину, какую, — это мне еще непонятно. Со временем, быть может, и пойму.
На душе тягостно и переменчиво, но некоторые ощущения сопровождают меня всюду, как конвойные. Хуже всего то, что это желтое чудовище, в каменном брюхе которого расположен наш каземат, населено не живыми людьми, а звуками. За запертой дверью по гулким коридорам вдруг пробежит порой стук, или прокатится хохот, или пролетят рыдания. Я еще не видел наружности этих обитателей нашего замка, но я хорошо представляю их себе.
Стук — тонок, высок и худ, как палка.
Хохот — кругл и весел, как обруч. А рыдания похожи на мифических птиц с черными крыльями и голубыми глазами испуганного ребенка. И когда они летят, эти странные птицы, одна за другой по коридору, мое сердце пронизывает игла, и мне хочется застрелиться. Но, во-первых, у меня отобрали все оружие, а во-вторых, Володечка-то ведь со мной.
Мой последний и единственный Володечка!
Мне разрешили пронести с ним, с Володей, его последние дни. После того, как его схватили в ту незабвенную ночь в кладовой нашего деревенского дома, его снова предали суду. И снова, конечно, осудят на смертную казнь. В этом не может быть ни малейшего сомнения. Генерал, с которым я имел объяснение по этому поводу тотчас же после моего приезда в город, решительно ответил мне:
— Полковник, вам надо приготовиться ко всему.
Алексей Николаевич Будищев (1867–1916) — русский писатель, поэт, драматург, публицист.Сборник рассказов «Степные волки. Двадцать рассказов». - 2-е издание. — Москва: Типография товарищества И. Д. Сытина, 1908.
Алексей Николаевич Будищев (1867-1916) — русский писатель, поэт, драматург, публицист. Роман «Лучший друг». 1901 г. Электронная версия книги подготовлена журналом Фонарь.
Алексей Николаевич Будищев (1867–1916) — русский писатель, поэт, драматург, публицист.«Распря. Двадцать рассказов». Издание СПб. Товарищества Печатн. и Изд. дела «Труд». С.-Петербург, 1901.
Алексей Николаевич Будищев (1867–1916) — русский писатель, поэт, драматург, публицист.
Алексей Николаевич Будищев (1867-1916) — русский писатель, поэт, драматург, публицист. Сборник рассказов «С гор вода», 1912 г. Электронная версия книги подготовлена журналом Фонарь.
«— Я тебя украсть учил, — сказал он, — а не убивать; калача у него было два, а жизнь-то одна, а ведь ты жизнь у него отнял, — понимаешь ты, жизнь!— Я и не хотел убивать его, он сам пришел ко мне. Я этого не предвидел. Если так, то нельзя и воровать!..».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Фантастическая история о том, как переодетый черт посетил игорный дом в Петербурге, а также о невероятной удаче бедного художника Виталина.Повесть «Карточный мир» принадлежит перу А. Зарина (1862-1929) — известного в свое время прозаика и журналиста, автора многочисленных бытовых, исторических и детективных романов.
В книгу вошел не переиздававшийся очерк К. Бальмонта «Океания», стихотворения, навеянные путешествием поэта по Океании в 1912 г. и поэтические обработки легенд Океании из сборника «Гимны, песни и замыслы древних».
Четверо ученых, цвет европейской науки, отправляются в смелую экспедицию… Их путь лежит в глубь мрачных болот Бельгийского Конго, в неизведанный край, где были найдены живые образцы давно вымерших повсюду на Земле растений и моллюсков. Но экспедицию ждет трагический финал. На поиски пропавших ученых устремляется молодой путешественник и авантюрист Леон Беран. С какими неслыханными приключениями столкнется он в неведомых дебрях Африки?Захватывающий роман Р. Т. де Баржи достойно продолжает традиции «Затерянного мира» А. Конан Дойля.
Впервые на русском языке — одно из самых знаменитых фантастических произведений на тему «полой Земли» и тайн ледяной Арктики, «Дымный Бог» американского писателя, предпринимателя и афериста Уиллиса Эмерсона.Судьба повести сложилась неожиданно: фантазия Эмерсона была поднята на щит современными искателями Агартхи и подземных баз НЛО…Книга «Дымный Бог» продолжает в серии «Polaris» ряд публикаций произведений, которые относятся к жанру «затерянных миров» — старому и вечно новому жанру фантастической и приключенческой литературы.