Бразилия - [52]

Шрифт
Интервал

К Изабель они прикасались более осторожно, и она попыталась, воспользовавшись этим, загородить собою Тристана, однако грубость, с которой ее отшвырнули прочь, показала ей, что их восхищение белокожей красавицей не было беспредельным. Кроме того, воздействие ее тихого женского голоса и акцента кариоки на ушные перепонки этих разряженных в кожу искателей приключений тоже имело определенные границы. Тем не менее человек с рапирой — вожак отряда — с какой-то странной почтительностью позволил ей держать в руке цепь от ошейника Тристана, словно признавая за ней право собственности на черномазого мужчину.

— Я боюсь, Тристан, — шепотом призналась она.

— Чего? Это же твои соплеменники.

Ее оскорбили враждебность и злость, сквозившие в его голосе. Между ними внезапно возникла пропасть. И это после долгого путешествия, во время которого их высохшие тела почти слились в одно!

— По крайней мере, нас накормят. Эти негодяи толсты, как свиньи. — Голос Тристана чуть смягчился.

По расширяющейся тропинке отряд по склону холма спустился к реке. Расчищенные поля и ухоженные посадки маниоки и бобов подготовили их к появлению поселка — беспорядочного скопления круглых, крытых пальмовыми листьями хижин, одни из которых были лишены стен, как полагается у индейцев, а другие имели толстые бревенчатые или глинобитные стены, обеспечивая европейцу иллюзию замкнутого пространства. Вдоль реки стояли рядами деревянные подставки для вяления рыбы и рамы из жердей, на которых сохли сети. Неподалеку в куче щепы валялись и несколько недостроенных долбленых лодок. Выгоревшее на солнце знамя с крестом и щитом трепыхалось на бамбуковом шесте, венчавшем крышу самого большого здания в поселке — помещения для собраний, куда могло поместиться все население. Через час, после того как ловкие и настойчивые индейцы накормили и помыли пленников, их доставили именно в это здание, где уже собралась толпа, и подвели к другому бронзоволицему мужчине — постарше и постройнее; он сидел в похожем на трон плетеном кресле с высокой спинкой, украшенной пятнистой шкурой и головой ягуара с оскаленной пастью.

— Я имею честь быть капитаном сей бандейры[14] отважных и набожных паулистов, — сказал тот, иронично представляясь пленникам. — Мое имя Антониу Альварес Ланьес Пейшоту. Ты уже знакома с моим младшим братом Жозе де Альваренга Пейшоту.

Борода у Антониу была клинышком, фамильный бронзовый цвет лица на скулах и большом горбатом носу переходил в золото. Заметив, что Изабель не сводит глаз с его носа, он приложил к нему палец и сказал:

— Моей матерью была индианка-карижу, а отцом — новый христианин, точнее говоря, один из бывших сынов Авраамовых, как и половина населения Сан-Паулу. Влияние Священной инквизиции Баийи не распространяется на наш юг, хотя, — торопливо добавил он, — иезуиты не обнаружили бы у нас недостаточного рвения в соблюдении веры, клянусь ранами на теле Господнем. Мы ли не рисковали жизнью и здоровьем ради спасения душ язычников? Разве не бродили мы годами по адской земле кактусов и муравейников, разве не терзали нас самые ужасные острозубые рыбы и насекомые, каких только Создатель всего сущего изволил сотворить? Разве не осаждали нас безжалостно дикари, коих мы стремились спасти от греха, дикари, вооруженные и доведенные до безумия испанскими иезуитами, этими тварями в черных сутанах, изменниками своей расы и веры?

Казалось, эти риторические вопросы обращены не столько к Изабель — хотя даже в самые страстные мгновения своей речи оратор не сводил с нее блестящих маленьких глазок цвета янтаря, — сколько к отряду оборванных воинов, толпившихся за спиной у пленников.

— Ради собственной выгоды и разврата эти богохульники пестуют неверных, — поносил он иезуитов, — в так называемых резервациях, содержа их в наготе и безделье. Мы в наших поселениях и королевских имениях уже давно обратили бы их в боговдохновенную веру, научили полезному труду и одели в цивилизованную одежду.

— Я слышала о королях, — робко встряла Изабель. — Но они правили очень давно.

— Да, — оборвал ее круглолицый Жозе, — долго блуждали мы по здешним дебрям, дав обет не возвращаться домой без индейцев и золота. Ну а ежели мы и переживем парочку королей, а по дороге чудесным образом родим пару-тройку ребятишек, что с того? Ведь мы вернемся в наши имения богатыми людьми, с полчищами работящих слуг. Если что, можем обменять их на участки земли! Белое золото — наша цель, красное золото — наша добыча!

Антониу, подняв палец, остановил страстную речь брата.

— Мы вербуем еретиков ради их же спасения, — напомнил он своему отряду, обращаясь тем не менее к Изабель. — Они бьют нас по правой щеке, мы подставляем левую: только захватываем их в плен, в то время как они, окажись на нашем месте, просто убили бы своих пленников. Во мраке своего безбожия они поедают мозг и внутренние органы своих врагов, чтобы обрести храбрость в бою. Мы же искореняем эти дурацкие обычаи и обучаем настоящей науке и полезным ремеслам. Так, невзирая на ужасы сражений, мы дарим им милость Спасителя, а они отплачивают нам за это отравленными стрелами!


Еще от автора Джон Апдайк
Иствикские ведьмы

«Иствикские ведьмы». Произведение, которое легло в основу оскароносного фильма с Джеком Николсоном в главной роли, великолепного мюзикла, десятков нашумевших театральных постановок. История умного циничного дьявола — «плейбоя» — и трех его «жертв» трех женщин из маленького, сонного американскою городка. Только одно «но» — в опасной игре с «женщинами из маленького городка» выиграть еще не удавалось ни одному мужчине, будь он хоть сам Люцифер…


Кролик, беги

«Кролик, беги» — первый роман тетралогии о Гарри Энгстроме по прозвищу Кролик, своеобразного opus magnus Апдайка, над которым он с перерывами работал тридцать лет.История «бунта среднего американца».Гарри отнюдь не интеллектуал, не нонконформист, не ниспровергатель основ.Просто сама реальность его повседневной жизни такова, что в нем подспудно, незаметно зреют семена недовольства, которым однажды предстоит превратиться в «гроздья гнева».Протест, несомненно, обречен. Однако даже обреченность на неудачу для Кролика предпочтительнее бездействия…


Давай поженимся

Джон Апдайк – писатель, в мировой литературе XX века поистине уникальный, по той простой причине, что творчество его НИКОГДА не укладывалось НИ В КАКИЕ стилистические рамки. Легенда и миф становятся в произведениях Апдайка реальностью; реализм, граничащий с натурализмом, обращается в причудливую сказку; постмодернизм этого автора прост и естественен для восприятия, а легкость его пера – парадоксально многогранна...Это – любовь. Это – ненависть. Это – любовь-ненависть.Это – самое, пожалуй, жесткое произведение Джона Апдайка, сравнимое по степени безжалостной психологической обнаженности лишь с ранним его “Кролик, беги”.


Супружеские пары

Чахлый захолустный городок, чахлые захолустные людишки, сходящие с ума от безделья и мнящие себя Бог знает кем… Этот роман — игра: он и начинается с игры, и продолжается как игра, вот только тот, кто решит, что освоил ее правила, жестоко просчитается.


Современная американская новелла. 70—80-е годы

Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник. Пер. с англ. / Составл. и предисл. А. Зверева. — М.: Радуга, 1989. — 560 с.Наряду с писателями, широко известными в нашей стране (Дж. Апдайк, Дж. Гарднер, У. Стайрон, У. Сароян и другие), в сборнике представлены молодые прозаики, заявившие о себе в последние десятилетия (Г. О’Брайен, Дж. Маккласки, Д. Сантьяго, Э. Битти, Э. Уокер и другие). Особое внимание уделено творчеству писателей, представляющих литературу национальных меньшинств страны. Затрагивая наиболее примечательные явления американской жизни 1970—80-х годов, для которой характерен острый кризис буржуазных ценностей и идеалов, новеллы сборника примечательны стремлением их авторов к точности социального анализа.


Совсем другие истории

Сборник рассказов, составленный лауреатом Нобелевской премии по литературе Надин Гордимер, явление в литературном мире уникальное. Здесь под одной обложкой собраны рассказы лучших писателей современности, в том числе пяти лауреатов Нобелевской премии по литературе. Эти рассказы, по словам Гордимер, «охватывают все многообразие чувств и ситуаций, доступных человеческому опыту». Однако этот сборник еще и международная благотворительная акция, вызвавшая заметный отклик в издательской среде и средствах массовой информации.


Рекомендуем почитать
Право Рима. Константин

Сделав христианство государственной религией Римской империи и борясь за её чистоту, император Константин невольно встал у истоков православия.


Меланхолия одного молодого человека

Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…


Ник Уда

Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…


Красное внутри

Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.


Листки с электронной стены

Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.


Долгие сказки

Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…