Бразилия - [51]

Когда Тристан и Изабель почти теряли сознание, над ними сверкающими плодами нависали колибри с изумрудными спинками, желтыми грудками и мерцающими крылышками; Тристан и Изабель научились быстрым движением ловить маленьких птичек, а потом, зажав лихорадочно бьющиеся крылышки в кулаке, большим пальцем ломать им шеи. После долгого и нудного ощипывания шести-семи птичек их можно было насадить на тоненькие, как спицы, палочки и зажарить на костре, получив несколько кусков твердого, горько-сладкого мяса. Иногда Тристан и Изабель оказывались среди деревьев кешью со зрелыми орехами — остатков плантации, посаженной появившимися здесь и исчезнувшими земледельцами, — и тогда они жадно ели все, до чего могли дотянуться, пожирая орехи прямо со скорлупой. Так, голодая от одного нежданного пира до другого, наша парочка брела вперед по дремучему лесу, в котором трудно было увидеть заходящее солнце, а дневной свет походил на ледяные сосульки, искрящиеся где-то на верхних ветках деревьев.

Они начали свое путешествие, переплыв через коричневую реку у того страшного лагеря. Взяв по толстому стволу упавшей пальмы, чтобы легче было плыть, они вошли в воду, но гнилые бревна впитывали воду, как губка, и вскоре пошли ко дну, быстро затонули; последнюю сотню метров Тристану пришлось тащить Изабель на себе, и ее белая рука вцепилась в блестящее плечо Тристана, как пиявка в бок осетра. По счастью, здешним пираньям, пощипавшим их за ноги, не был ведом вкус человечины, и потому они покусывали кожу не до крови, которая приводит их в ярость. Теряя силы, Тристан доплыл до песчаной отмели, и они с Изабель, задыхаясь, выбрались на противоположный берег. Сами о том не подозревая, они пересекли водораздел и из района, где реки текут на юг, в Парагвай, пришли в земли Пареси, откуда все речки и ручейки текут на север, через тысячи километров впадают в Амазонку.

Спасение

Прошли недели. Тристан и Изабель легли умирать. В маленькой рощице диких восковых пальм царила приятная колеблющаяся тень; сквозь стройные качающиеся стволы деревьев Тристан и Изабель видели поросший травой и кустарником склон, спускающийся к новой реке, и холм, возвышающийся уже по ту сторону реки. День клонился к вечеру; тонкий узор теней становился все плотнее, москиты и небольшие песчаные мухи снова начали кусать Тристана и Изабель, но они уже давно перестали замечать их.

Влюбленные держались за руки и смотрели в небо; Тристан, услышав, что дыхание Изабель замедлилось и стало прерывистым, повернул голову, чтобы еще раз увидеть ее профиль: с загорелого лба и с висков падали на землю пряди мерцающих светлых волос, а выступающие челюсти говорили о чувственности и склонности к шалостям — он заметил это еще с первого взгляда на пляже. Его пальцы нащупали болтающееся на высохшем пальце кольцо с надписью «ДАР», и его глаза совершенно равнодушно зафиксировали присутствие за головой Изабель высоких кожаных сапог, сильно потрепанных и изношенных. Рядом стояли другие ботфорты, похожие на изможденные ноги животного, оканчивавшиеся вверху рваными штанинами из грубого выцветшего сукна.

Тристан сел и почувствовал у горла острие рапиры.

— Сиди, черномазый, — раздался низкий голос с довольно приятным, чуднЫм, церемонным акцентом, какой Тристану не приходилось слышать раньше. За позолоченной чашей гарды на другом конце рапиры виднелось пухлое, но не изнеженное, заросшее бородой бронзовое лицо, затененное широкополой кожаной шляпой. — Судя по твоему виду, ты давно бродишь в поисках пищи. Проще простого проткнуть тебя насквозь. А что за видение спит рядом с тобой? Наверное, прекрасная принцесса, сбежавшая со двора Хуана Пятого. Черная и белая шахматные фигурки пришли сыграть с нами партию-другую!

По веселому хохоту мужчины и его спутников, с любопытством толпившихся вокруг, Тристан догадался, что сейчас случится что-то забавное. Даже когда они надели ему на запястья тяжелые ржавые кандалы, а шею заковали в железный ошейник с цепью, он понял, несмотря на бессилие и усталость, что это делается для его же блага.

Изабель, вскрикнув, очнулась ото сна; казалось, будто ее перенесло сюда из рассыпающегося театра грез.

— Тристан, — проговорила она, — если мы уже умерли, то как грубы ангелы небесные!

Бородатые разбойники, а их было человек шесть или семь, были одеты в потертую и залатанную кожу; на груди у каждого было что-то вроде панциря из грубой кожи, подбитого изнутри ватой, — достаточно удобного, решила Изабель, и в то же время прочного, чтобы защитить от стрел. Одежду они, похоже, носили по многу лет; у некоторых разбойников шляпы были сшиты из пальмовых листьев, а не из кожи, а кое-кто просто повязал голову платками. Были среди них и увечные: однорукие или одноногие. Несколько разбойников держали на плече мушкет или аркебузу. Услышав голос Изабель, они зачарованно зашептались, словно до этого Богом забытого обломка цивилизации донеслось из Венеции или Антверпена звонкое пение арфы. Десятки лет минули с тех пор, как они в последний раз слышали голос белой женщины. Разбойников сопровождали человек двадцать индейцев, одни из которых были абсолютно голыми, а другие носили мешковатые штаны и куртки. У одного осклабившегося дикаря из продырявленного носа торчали в стороны перья попугаев; другие украсили свою наготу браслетами из обезьяньих шкур и нитками ожерелий из речного перламутра; все они, включая нескольких женщин, которые либо на руках, либо в утробе несли ребятишек, составляли небольшой дружный отряд. Они окружили Тристана и назойливо, как пчелы-глазолизы, без тени смущения ощупывали его со всех сторон, словно он представлял собой какой-то чудной механизм.