Браво. «Морская волшебница» - [257]

Глава XXIX

Тебя готов я при

Филиппах встретить.

Шекспир, «Юлий Цезарь»

В эту ночь капитан крейсера ее величества спал на верхней палубе. Еще до заката быстрая и легкая бригантина скрылась на востоке за плавным поворотом берега, теперь уж нечего было и думать ее настичь. Но крейсер по-прежнему шел под всеми парусами, и, задолго до того как Ладлоу бросился на койку, судно уже прошло самую широкую часть пролива и приближалось к островам, между которыми находилась Стремнина.

За весь этот тревожный, казавшийся бесконечным день молодой моряк ни разу не виделся со своими пассажирами, которых он оставил в каюте. Вестовые то и дело сновали взад-вперед; но, хотя всякий раз, как отворялась дверь, Ладлоу торопливо оборачивался, ни олдермен, ни его племянница, ни пленник, ни даже Франсуа так и не появились на палубе. Если кого-нибудь из них и волновал результат погони, то ни один не выдал этого, скрывая свою тревогу под глубоким и загадочным молчанием.

Решив отплатить им за безразличие той же монетой и терзаемый чувствами, которые он при всей своей гордости не мог преодолеть, молодой моряк улегся на подвесную койку, не выказав никакого желания повидаться с ними.

Когда пришла пора первой ночной вахты, на крейсере убавили парусов, и капитан, по всей вероятности, крепко спал до самой утренней зари. Однако, едва взошло солнце, он встал и приказал снова поставить паруса, всеми мерами стараясь увеличить скорость крейсера.

«Кокетка» достигла Стремнины еще утром и, благополучно проскочив ее во время отлива, в полдень была уже в виду Монтаук. Едва крейсер миновал мыс и вышел на простор, где дул ветер и гуляли волны Атлантического океана, люди были посланы на реи, и два десятка глаз стали внимательно осматривать горизонт. Ладлоу не забыл обещания Бороздящего Океаны, который назначил ему здесь встречу; и, хотя у контрабандиста были все основания не желать этой встречи, молодой капитан втайне чувствовал, что такой человек, как он, непременно сдержит слово.

— Ничего не видно! — разочарованно воскликнул Ладлоу, опуская подзорную трубу. — А все-таки не похоже, чтобы этот разбойник стал прятаться со страха…

— Страх — я имею в виду страх перед французами — и благоговейный трепет перед крейсером ее величества далеко не одно и то же, — отозвался старый штурман. — Вот мне, к примеру, когда съезжаю на берег и повязываю на шею цветной платок или прихватываю с собой бутылку коньяку, — мне так и кажется, что всякий встречный видит на платке пятна и чует запах спиртного. Но раньше я не понимал, откуда такая робость, а ведь мне просто-напросто казалось, что, когда человек в чем согрешит, это всякому сразу видать. Какой-нибудь священник, который стал на мертвый якорь и доживает свой век в уютном, теплом домике, я думаю, назвал бы это совестью; но что до меня, капитан Ладлоу, то, хоть я не очень-то умею рассуждать о таких материях, мне всегда казалось, что это самая обыкновенная опаска, как бы не отобрали вещички. Если этот Бороздящий Океаны объявится, чтобы еще раз потягаться с нами в скорости, перед тем как на океане засвежеет, то я сильно ошибаюсь в нем, и он не знает разницы между большим и маленьким судном, а кроме того, сэр, я, признаться, надеялся бы изловить его куда скорее, не будь у него этой женщины под бушпритом, чтоб она сгорела!

— Ничего не видно.

— Вот я и говорю, а ветер сейчас зюйд-зюйд-ост. Там, где мы только что прошли, между вон тем островом и материком, множество заливов; так что, пока мы ищем их в океане, хитрые мошенники, наверно, сидят себе в которой-нибудь из пятидесяти удобных бухт между мысом и тем местом, где он от нас улизнул. Как знать, может, ночью он снова повернул на запад и сейчас посмеивается над одураченным крейсером.

— Увы, Трисель, к сожалению, вы правы: если контрабандист пожелает уклониться от встречи с нами, ему не придется долго искать способа.

— Парус! — крикнул впередсмотрящий с грот-брам-стеньги.

— Где?

— На наветренном траверзе, сэр. Вон там, видите, где облачко над водой!

— Вы не различаете, какая у него оснастка?

— А ведь парень прав, ей-богу! — вмешался штурман. — Из-за облачка его не было видно, но теперь нет сомнений — это корабль с полным корабельным вооружением [197]; он под всеми парусами держит курс на запад.

Ладлоу долго, пристально смотрел в подзорную трубу, и лицо у него было серьезное.

— У нас слишком мало людей, чтобы вступать в бой с чужеземцем, — сказал он, возвращая подзорную трубу Триселю. — Видите, он идет под одними марселями — при таком ветре ни один купец этим бы не удовлетворился!

Штурман промолчал, но рассматривал судно даже дольше и пристальнее, чем капитан. Покончив с этим, он осторожно покосился на немногочисленных матросов, которые с любопытством разглядывали судно, теперь уже явственно видное благодаря тому, что ветер отнес облако в сторону, и сказал вполголоса:

— Это француз, утонуть мне на месте! Взгляните, какие у него короткие реи и как стоят паруса. Да, да, это французский крейсер. Какой же купец, если он хочет заработать, вздумает убавлять паруса, когда до порта целые сутки хода!

— Вы совершенно правы. Эх, вот если бы вся наша команда была на борту! А так мы слишком слабы, чтобы вступать в бой с судном, равным по силам нашему крейсеру. Сколько нас?