Братья - [48]
Вечером Раймунд объявил, мы должны готовиться к плаванию. Спустя день мы пришли на пристань. Судно было намного больше других. Такие здесь стали строить недавно, когда Венеция договорилась с Константинополем и получила от него право торговать с востоком за ничтожную пошлину. Другие города не смеют об этом даже мечтать. Мы пришли рано. Еще длилась погрузка, и мы долго не могли подняться на корабль. Впрочем, зрелище было поучительным, видно, купеческая кровь разжигает мою любознательность. Катили огромные бочки с жиром, привезенным откуда-то с севера. Один из морячков затеял разговор и похвалялся перед Раймундом, что видел морских чудищ, побольше нашего корабля. Рыбаки умеют охотиться на них, но щедро платят собственными жизнями за добычу. Потом грузили металлические плуги, в которых нуждаются палестинские колонисты. Это был товар, о котором раньше не слышали, а теперь просят еще. Долго носили мешки с мукой, весь берег был засыпан белой пылью. Все это длилось часами. Распахнутые ворота в верхней части борта, казались ненасытной утробой. Все мы — будущие пассажиры сидели под навесом, спасаясь от жары. Было несколько бенедиктинцев, смутивших меня своим деятельным видом, кучка рыцарей, собравшихся на паломничество, и юноша, износившийся до вида бродяги, по виду недоучка, сбежавший от книг и похвалявшийся своей ученостью. Наши попутчики быстро перезнакомились и понесли вино из ближайшего трактира. Для этого занятия у мужчин всегда найдутся деньги. Впрочем, как я заметила, в городах порок распространен и среди женщин. Вино развращает их быстрее, доводя до непристойного вида. Выпив, новые знакомые принялись мечтать, как доберутся до палестинских вин, которые подают даже к столу императора Византии. Судя по тому, с каким восторгом шло обсуждение, эта сторона паломничества привлекает многих, причем монахи даже выделялись, что заставило меня усомниться в их благочестии. По берегу расхаживала стража, в жару не снимавшая доспехов, и сурово посматривала в нашу сторону. Впрочем, веселье было мирным. Отлучаться далеко было нельзя, капитан предупредил, что судно отправится в путь, едва закончится погрузка. Моя беременность вскоре должна была стать заметной, но я держалась хорошо. Товита, наоборот, испытывала сильное недомогание. Она устроила постель и улеглась, едва не на всеобщее обозрение. Товий, окончательно оправившись от болезни, причина которой была понятна только мне, рвался разделить соседское веселье, и Раймунду стоило труда его удерживать. Я же решила не волновать себя раньше времени. Впрочем, другого выхода не было. Переезд отнимал у нас последнее, денег не осталось даже на кормилицу, которая может понадобиться, если дорога затянется. Теперь все наши ожидания и надежды были связаны с Иерусалимом.
Погрузка, наконец, была закончена, и мы поднялись на борт. Вечерело, отплытие отложили до утра. Раймунд договаривался о трех каютах, но теперь без объяснений капитан дал только две. Впрочем, это сулило экономию, она была не лишней. Остальные расположились на палубе и остались вполне довольны. Провели упирающихся лошадей, впереди на носу и сзади под кормовой надстройкой зажгли факелы. На нижней палубе негромко переговаривались гребцы. Товий попался под руку матросу, тот дал ему тумака, и мальчик теперь далеко не отходил. Товита легла в каюте, а я осталась на палубе. Небо было чистым и полным звезд. Впереди, где устье гавани выводило в открытое море, зажгли сигнальные костры. И немало огней горело на берегу, вокруг них собирались портовые бродяги и беспутные моряки, прогулявшие свой корабль. Зато наши пьяницы присмирели, таков был морской закон, запрещавший употребление вина. Выпитого ранее хватало, компания тихо пела песни, недоучка студент знал их больше других. Про русалку, соблазнившую моряка, про рыцаря, который в присутствии дамы стыдится своей неказистой лошади, и, наконец, про самих дам и связанные с ними желания. Понятно, что я выбираю наиболее пристойную форму и не касаюсь подробного содержания этих песен. На месте Товиты я заткнула бы сыну уши, да и меня когда-то они могли смутить. Теперь я слушала с интересом.
Потом я увидела тень, скользнувшую к причалу. Внизу дежурил матрос, он не допускал на корабль чужих. Некоторое время я безразлично наблюдала, но женщина подняла голову, и я узнала мою Зиру. Песня кстати смолкла, и я услышала, как, по своему обыкновению, она изъясняется на всех языках сразу. Спустя мгновение мы стояли, крепко обнявшись, но даже сейчас Зира продолжала доругивать придирчивого матроса. Такой у нее характер. Я провела ее к себе, и Зира тут же стала устраиваться на собственный лад. Мое мнение ее никак не смущало. Счастливая, я даже не пыталась возражать. Между тем Зира вытащила из своего мешка большую бутыль, это было лекарство, которое могло мне понадобиться. Я не расспрашивала, не упрекала, не бранила ее за исчезновение, я благодарила Бога за бесценный подарок. Зира улеглась прямо на полу, а Раймунд занял место напротив меня. Я была настолько переполнена радостью, что никак не могла заснуть и ворочалась, пытаясь приспособиться к постели. Так всегда на новом месте. Потом я услыхала тихие шаги и негромкий разговор. Смелости во мне немного, но любопытства хватает на троих. Я приоткрыла дверь и выглянула. В конце коридора, где была отобранная у нас каюта, я увидела капитана и еще двоих. Мужчины были закутаны в плащи и явно пытались остаться незаметными. Я вновь улеглась и теперь заснула неожиданно быстро и крепко.
