Братья - [15]
Сутки мы дожидались подхода своих. Артенак принял участие в совете, на котором князья утвердили план битвы. Лагерь разбили ввиду городских стен и выслали вперед охранение. Но султан не спешил. Он ждал нашей атаки. Десятка два мусульманских рыцарей, постоянно вертелись, выманивали. Нетерпеливая молодежь рвалась показать себя. Но Готфрид запретил покидать лагерь, нужно было беречь силы. Следующий день должен был решить все.
Вечер посвятили молитве, приводили в порядок оружие, и мало, кто спал, несмотря на трудный переход. Утром стали готовиться. По правую руку встал Сент-Жилль, по левую Танкред и оба Роберта — Нормандский и Фландрский. Готфрид должен был ударить первым, в центре. Перед войском пронесли животворящий крест и сосуд с молоком Богоматери, которым был вскормлен Иисус. Чудом оно сохранилось до наших дней. Вынесли знамена и расставили перед князьями. День обещал быть жарким, потому поспешили двинуться вперед. Множество язычников столпилось на стенах Аскалона и, захлебываясь от проклятий, желали нам смерти. Наши не отвечали, только ближние прикрылись щитами от летящих стрел и камней. Впрочем, жители города особенно не старались, полагая, что султан сделает свое дело. А сами готовились насладиться зрелищем и принять участие в грабеже, когда битва будет закончена. Сверху из пыльных туч слышались их молитвы. Становилось жарко, горло сохло, металл жег тело.
Наступило томительное время, когда все нужное сделано и остается ждать. Я видел, как беззвучно шевелятся губы Артенака. Мы здесь, вы этого хотели, и мы перед вами. Белое знамя с золотой лилией купалось в небесной синеве. Еще недолго, и придется отступить, чтобы не сгореть живьем в собственных доспехах. Вся надежда на то, что султан не захочет упустить случай, когда мы оказались так близко и можно покончить с нами одним ударом. Мы были хорошей добычей, и пришло время разорвать нас в клочья. Ну, давай, чего медлишь?
И вот вся растянувшаяся впереди линия вражеского войска вдруг дрогнула, стала набухать густыми столбами пыли и темного дыма. И оттуда, будто вырвавшись из глубин преисподней, раздался рев тысяч испуганных обезумевших животных и вопли погонщиков. Земля задрожала. Я заметил, как Артенак облегченно вздохнул. Он оказался прав. Язычники начали атаку.
Впереди, над линией наших епископ Монферрантский поднял Святой крест, благословляя войско, и стал торопливо отъезжать в сторону. Готфрид взмахнул рукой, прокричал: — Делайте, как решили. И глашатаи разнесли приказ вдоль линии. Левое крыло войска, вытянутое в сторону гор, стало торопливо забирать назад, строй свернулся, так что оба крыла прижались к морю, а путь между городом и горами оказался открыт. Аскалон послужил защитой от несущегося стада. И налетел ураган. Десятки тысяч обезумевших от огня животных неслись сплошной стеной. Табуны лошадей, стада верблюдов, приведенных из глубины пустынь, черные быки, ревущие от ярости, промчалась совсем рядом. Но смели только пустоту и нескольких безумцев, увязавшихся за войском и не понявших приказ. Их тела остались лежать смятыми комьями плоти, крови и песка. Когда гул стих и улеглась пыльная буря, мы увидели, какой опасности подвергались. Люди закричали от гнева. Пришло наше время. Глашатаи прокричали: — Делайте, как решили. И войска стали строиться заново. Главные силы были на острие, направленном в сердце врага. По малочисленности мы не могли окружить его. В тылу находилась враждебная крепость, которая могла под держать своих. Расчет строился на силе первого удара туда, где находилось знамя султана. К нему нужно было пробиться во что бы то ни стало. Мусульманское войско собиралось из разных мест, они не смогут долго действовать сообща и станут смотреть туда, где стоит султан. Если упадет его знамя, будет знак остальным.
Два года назад мы сошлись со всех концов Европы, за это время стали единой силой, никто не мог нарушить общего уговора. А они собрались только сейчас — разноликие, разноцветные, говорящее на разных языках, не знающие общих команд. Дикие бедуины на верблюдах, замотанные по самые глаза в белое полотно, полуголые черные эфиопы, блестящие от пахучего масла, с легкими копьями и ножами на длинных бамбуковых шестах, которыми готовились перерезать сухожилия наших лошадей, арабы на сильных скакунах с точными, бьющими наповал луками, сельджуки, обильно красящие лица, чтобы испугать врага, берберы с морского побережья, пираты в поисках легкой наживы, наспех собранное крестьянское ополчение с палками и мотыгами. И среди всех — с десяток тысяч агуланов, личная гвардия султана, закованная вплоть до копыт лошадей в легкую, не стесняющую движения черную дамасскую сталь, настоящие рыцари с саблями, превосходящими по силе удара наши тяжелые, утомляющие в долгом бою мечи. Часто и дробно били сотни малых барабанов, протяжно и тонко завывали трубы, звенели бубны, ухало огромное чудище — барабан, обшитый воловьей кожей, выставленный на возвышении в глубине войска рядом со знаменем султана. Они увидели нас, как только стало расходиться тяжелое облако, и крик злобы вырвался из тысяч глоток. Не так они рассчитывали, и потому еще до боя узнали вкус досады и разочарования.
