Братья - [18]
Андрей принялся увязывать книги.
— Вам что, — говорил он Константину, косясь на конников, — а с меня логофет плетьми кожу спустит.
— В приказе только обо мне. Про тебя там нет ни слова.
Конник услыхал их тихий разговор и стал подозрительно приглядываться.
— Эй, господин, что это вы там шепчетесь? — упрекнул он. — Уж не сбежать ли задумали?
Потом повернулся к Андрею.
— Ты тут живешь или пришлый? Откуда взялся?
Раздумывать было некогда.
— Пришлый он, пришлый, — ответил за него Константин, — из другого монастыря пришел.
— А пришлый, так пусть и убирается, откуда явился. Давай, давай, не задерживай господина. Нам еще награду за него надо получить до праздников.
Константин и Андрей простились молча, лишь взглядами.
Андрей отправился на гору, туда, где виднелись стены монастыря. Там ждала его свобода.
Константин сел на коня и, окруженный конниками, двинулся к столице.
— Я нашел тебе прекрасное дело, — предложил Фотий. — Будешь преподавать философию в университете у Льва Математика. Ты лучший мой ученик, и лишь тебе можно доверить кафедру.
Константин согласился. Университет предоставлял скромный дом и самостоятельный заработок.
Вечерами он встречался с Фотием, как и раньше, в годы учения, обсуждал с ним спорные места из книг, часто говорили они об истории, о религии.
Порой Константину становилось страшно от этих разговоров.
Фотий мог с легкостью доказывать, что в человеке живут две души, а не одна, как говорила христианская вера. В следующий раз он издевался над самым священным в стране — над императорским званием.
— Вдумайся только в эти слова: «василевс ромеев» — царь римлян. Да разве мы римляне?
«Верит ли он в бога, есть ли для него что-нибудь святое?» — спрашивал себя Константин, хотя и хорошо знал ответ на этот вопрос.
Солнечная эллинская культура, которую пытались уничтожить охристианенные народы, — вот что было святым для Фотия.
Сейчас эту культуру греки могли забыть вовсе. И Фотий повторял, что цель его — собрать обломки прекрасного, которые еще не успели исчезнуть во времени. Он обязан сберечь их для будущих поколений, для того он трудился всю жизнь, писал трактаты, составлял антологии, библиографии.
На тихой улице, где жил Константин, появилась роскошная свита всадников.
Любопытные сбежались посмотреть на них.
— Логофет Феоктист приехал навестить Константина Философа, — объясняли родители мальчишкам.
Константин боялся, что логофет посчитает его неблагодарным, обидится, готовился, возвращаясь в столицу, к разговору долгому и трудному.
Но Феоктист, обняв его, сказал:
— Я много думал о тебе эти полгода. Пожалуй, не прав я был, когда хотел вырастить из тебя логофета или стратига. Ты другой человек, и жизнь у тебя должна быть другая.
Несколько лет прошли спокойно.
Константин учил философии в университете, отыскивал с Фотием затерянные книги, углублял познания в языках.
Однажды болгары с реки Брегальницы попросили у Византии прислать священника. Раньше они были язычниками, а теперь решили креститься.
Послали Константина Философа. Лучше его мало кто знал язык славян.
Константин съездил, рассказал им о боге, рае и аде, крестил их в святой воде, читая молитвы, и стали люди, заселившие берега Брегальницы, христианами.
— А дальше что нам делать? — спросили новые христиане Константина.
— Жить жизнью праведной, не обижать друг друга и соседей, просвещать свой разум.
Говорил он это, но уже понимал, что советы его пропадут без пользы.
Не могли они просвещать свой разум. Не было у них ни одной книги. Потому что азбуки у славянских народов не существовало по-прежнему. Хотел Константин Философ оставить им какую-нибудь книгу, да что толку — не могли болгары с Брегальницы прочесть в ней ни слова: ведь книги у Константина были на греческом, а греческого они не знали.
И понял он, что просвещение народа без книг на родном языке подобно попыткам писать вилами по воде.
Вечером, накануне отъезда Константина, жители решили отпраздновать свое просвещение. Они врыли в землю большой крест, подвели к нему двух быков, зарезали их, обрызгали крест бычьей кровью. Потом двух пленных привели и уже взялись за топоры.
Тут выбежал из хижины Константин и впервые в жизни стал громко кричать, понося своих христиан.
Те топоры оставили, но удивились.
— Ведь бога надо умилостивить. Сначала мы ему двух лучших быков отдали, а теперь дарим двух слуг.
Приказал Константин развязать несчастных пленных — старика и юношу. И снова стал объяснять, что это прежним идолам требовались жертвы, а христианскому богу самое главное — честная жизнь. Слушатели недоверчиво кивали головами.
— Что же за бог такой, если он дары не принимает?
На том и кончилось крещение болгар с реки Брегальницы.
— Не крещение это, а издевательство. Издевательство над народом и святым делом. Что толку от крещения, если народ остается непросвещенным! — Глаза Константина гневно горели, голос срывался.
— Я согласен с тобой. — Фотий, как всегда, был спокоен и говорил с усмешкой. — Но как ты хотел просвещать их? Дать им наши книги, научить нашему языку и заставить забыть родной?
— Нет, только не это! — Константин заходил по комнате.
