Братья Витальеры - [26]

Взявшись за меч, в борьбе против волчьей жестокости Клаус Штёртебекер тоже не знал жалости к врагам. И все же он никогда не убивал безродных моряков или свободолюбивых ремесленников; оставшимся в живых на разграбленных кораблях предоставлялся выбор: или присоединиться к его команде, или убираться на все четыре стороны. Те, что оставались, становились отчаянными храбрецами и не боялись даже самого дьявола.

На пиратском корабле жил мятежный дух, страстная ненависть к патрициям городов, к феодалам окрестных земель. Но это был слепой дух анархии и разрушения, уничтожения врага, причинения ему ущерба. Они хотели быть свободными и ничем не связанными, они не хотели быть рабами, рабочим скотом для богатых господ. И то, что они жили за счёт грабежа, казалось им справедливым, — они грабили власть имущих, они отбирали у них то, что те нажили грабежом. В гаванях, в которых они продавали награбленное, они брали в обмен только самое необходимое. А бедняков, которые не имели на плечах даже куртки и ни полупфеннига в кармане, чтобы купить себе новую, они часто ото всей души одаривали.

Так и пошло, что пираты в глазах простого народа были благородными и уважаемыми людьми. И все больше мужчин уходило из городов и деревень, чтобы присоединиться к пиратам. Недаром говорили: свободную и радостную жизнь знают только князья, попы и пираты.

Никогда ещё горожане Висмара не видели в своих стенах столько людей: испытанные, закалённые в борьбе и странствиях пираты и те, кто ещё только вступал на этот путь — разорившиеся рыцари и согнанные со своих полей крестьяне, сбежавшие городские писари, недовольные ремесленники, моряки, торговцы, странствующие подмастерья, беглые монахи —из Мекленбурга, Померании. Люнебурга, из Фрисландии и Дитмаршена, с Рейна и Дуная стекались они сюда. Некоторые говорили, что пришли защищать немецкие интересы на севере и полны решимости бороться за город Стокгольм полный немецких торговцев. Но большинство было честнее. Те прямо заявляли, что по горло сыты своим рабским существованием, что не хотят больше быть в роли ограбленных и униженных и хотят сами попробовать стать господами и пощипать перья у великих мира сего. Но они не хотели называться морскими разбойниками. Разве не были они честными моряками? Разве не вели они войну на стороне мекленбургского герцога и графов вместе с городами Висмар и Росток? Разве не вели они войну против датской королевы? Нет, они не были обыкновенными пиратами, хотя и занимались каперством. Они открыто предъявляли каперский договор с мекленбургскими городами. Они вели честную войну, и вражеский корабль был для них трофеем, добытым в бою. Их и нельзя было называть пиратами, морскими разбойниками, грабителями. Разве не они снабжали немцев в осаждённом Стокгольме всем необходимым для жизни? Жизнь по-латыни — вита. И поэтому называли их «братья витальеры» или просто «витальеры». Тысячи людей стремились попасть к ви-тальерам; Висмар, Росток и Рибниц едва вмещали в своих каменных стенах толпы этих искателей приключений.

Мелкие, воинственные и жадные до добычи разбойники из «благородных» оставляли надёжные убежища и прибывали со своими пиратскими кораблями, чтобы попытаться командовать в новой морской войне. Звучные знатные имена появились здесь: голштинские, мекленбургские, померанские графы, рыцари и юнкеры: Марквард Прин, Боссефон Каланд, Арндт Штюк, Генрих Люхов, Хеннинг Мантойфель и многие другие.

— Война датской королеве Маргарет! — кричали они, а думали при этом: «Добыча! Добыча!..»

Патрициям мекленбургских городов для ведения войны против Дании пришлось забраться в свои кошельки поглубже, чем им бы хотелось; надо было снаряжать, снабжать оружием и всеми припасами пиратские суда. А в конце концов эту свору кормила война, да и торговцам тоже удавалось неплохо заработать на добыче, получаемой от каперов, для которых гавани Мекленбурга были всегда открыты. Предводители пиратов в то время входили в магистраты[49] городов и пользовались такими же привилегиями, как и большие господа.

Однажды, в конце лета 1391 года, когда Висмар кишел витальерами, которые хотели попасть на готовые к походу военные и провиантские корабли, три изящных высокобортных когги приблизились к гавани. На мачтах их реяли известные всем морякам, наводящие ужас пиратские флаги. Смелым манёвром корабли вошли в гавань. На носу и корме стеной стояли суровые, испытанные в битвах команды с арбалетами, палицами, тесаками и мечами в руках. Все до пояса обнажённые, с непокрытыми головами и только один — в панцире и шлеме. Молча вошли когги в гавань. Молча встретили их тысячи теснившихся на молу людей. Раздался пронзительный свисток; с поразительной быстротой были убраны паруса, брошен якорь, и на берег полетел канат толщиной в руку.

— Что за корабль? — сложив рупором руки, спросил по заведённому обычаю комендант висмарской гавани, старый, бородатый, одетый в кольчугу моряк.

— «Морской тигр»! — крикнули с кормы первой когги, которая уже стала на якорь.

Вопрос был повторён, когда приблизилась вторая.

— «Пенящий море», — прозвучало в ответ.