Братья Витальеры - [25]
И когда мартовским днём 1388 года шведские государственные советники, среди которых был и могущественный наместник Бо Ионссон Грипс из Грипсхольма, обратились к королеве Маргарет с просьбой о защите от непрестанно усиливающегося давления Ганзы и герцогов Мекленбургских, она обещала им помощь и защиту.
В последовавшей за этим войне Альбрехт Мекленбургский — король Швеции — потерпел полнейший разгром при Фальчёпинге. Шведская знать и голштинские графы тут же на поле битвы перешли на сторону датчан. Альбрехт Мекленбургский и его сын были взяты в плен, королева-победительница увенчала их шутовскими колпаками и бросила в башню замка Линдхольм: Маргарет, правившая Данией и Норвегией, стала править и Швецией. Только один город — Стокгольм — продолжал сопротивление. Под предводительством молодого Иоганна Мекленбургского и при поддержке многочисленных проживающих в городе немцев все атаки датчан были отбиты. За шведскую столицу разгорелась продолжительная ожесточённая борьба, и пока Маргарет не владела этим городом, её господство над Швецией было весьма сомнительным.
Герцоги Мекленбургские, родственники пленённого Альбрехта, призвали своих вассалов на борьбу против Дании, за освобождение и восстановление на престоле шведского короля из мекленбургской династии. Они собрали войско, заставили свои города Висмар и Росток оказать им поддержку и по военным обычаям призвали на помощь пиратов Балтийского моря, выдали им каперские грамоты, предоставив право своими силами и средствами действовать против Дании и снабжать осаждённый Стокгольм провиантом.
Капитан Клаус и его товарищи вели полную опасности свободную жизнь пиратов. Ни один корабль в водах Балтийского моря не был гарантирован от их нападения. Они не уклонялись от схваток и нападали не только на торговые корабли, когги всех городов мира, но и на тяжело вооружённые орлоги[48].
«Санкта Женевьева» и её капитан давно уже получили новые имена: корабль стал называться «Морской тигр», потому что охотился за волками-патрициями, особенно за штральзундским семейством Вульфламов, а вот Клаус, во всех морских сражениях храбрейший из храбрых, получил своё новое имя отнюдь не за храбрость. Храбрость была не столь уж примечательным признаком: храбрыми и безрассудно смелыми были все, трусов на пиратских кораблях не терпели. Но вот умение единым духом осушить шестилитровый кубок новгородских мореходов, кубок, который не мог осилить ни один из матросов на корабле, кроме капитана, — это была доблесть! А капитан опрокидывал (по-старонемецки — штёртет) этот кубок (Бекер) прямо в глотку, вот и прозвали его Бекерштёртер, а уже потом это прозвище стало звучать как Штёртебекер.
Морской пират Клаус Штёртебекер был могучим, статным мужчиной, капитаном; он научился приказывать и все же оставался хорошим товарищем. Моряки беспрекословно повиновались ему и боготворили его.
Было ли удивительным, что не знающий ни родителей, ни родины Клаус, который хотел стать моряком, стал капитаном и предводителем пиратов? Нисколько. Да, он хотел быть капитаном, и капитаном корабля Германа Хозанга стал бы с удовольствием, но капитаном корабля Вульфлама — никогда. Непривычно и радостно было то, что он наконец сам себе господин, свободный мореплаватель. Первые годы он считал себя мстителем за Хозанга, мстителем за всех предательски убитых и обездоленных друзей — ремесленников, крестьян. Таким образом, он стал врагом всех патрициев. Потом он объединился с морскими пиратами Михелем Гёдеке и Вигбольдом. И это означало для него не более чем ведение каперской войны против патрициев. И по понятиям того времени он не был изгоем, напротив, он пользовался уважением, и народ им восхищался.
Жизнь на пиратском корабле была сурова, даже жестока, и все же не более сурова и жестока, чем жизнь в городах под гнётом патрициев или в сельской местности под ярмом феодалов. Люди жили без уверенности в завтрашнем дне, каждое проявление свободы жестоко подавлялось. То и дело пылали костры под стенами городов. Палачу хватало работы. Жестокость — вот чем властители держали народ в страхе и повиновении. Церковь, став силой, правящей миром, не отставала от светских властей: проповедников и вожаков она преследовала как еретиков, колесовала и сжигала их.
И несмотря ни на что снова и снова вспыхивали восстания отчаявшегося народа. На более развитом юге Европы — в Италии, в Южной Германии и в Альпах, а также на Западе, во Франции — эти восстания носили иной характер, чем на отсталом в ту пору севере Германии, потому что на побережье Средиземного моря и в Альпах были крупные торговые города, и горожане участвовали в управлении ими. На малонаселённом севере же, где хотя и начали расти города, но настоящей централизованной власти не было, право принадлежало сильному, большие и малые светские и церковные властители распоряжались по своему усмотрению.
Отважные мятежники, которые, презирая опасность, упорно боролись против бесправия и власти господ, оставались на севере разобщёнными. И хотя ими втайне восхищался угнетённый народ, но большой помощи оказать не мог. Эти мятежники поднимались против, казалось бы, неодолимой силы и не щадили себя. То там, то тут вспыхивали настоящие маленькие, но жесточайшие войны. Побеждённым выкалывали глаза или отрубали руки. Их бросали в тёмные холодные подземелья, замучивали до смерти, колесовали или сжигали на кострах, и тут уж нечего было рассчитывать на закон и справедливость; каждый мог рассчитывать только на самого себя и на свой меч.
