Братья Верхотуровы - [5]

Клим рванулся, хотел было встать следом за Милитиной, но одумался. Остался возле огня. И пред ним огонь прихотливо строил неведомые страны, невиданные дворцы и ликующие дали живого и изменчивого золота...

...Милитина легла с краешку и глухо прикрылась своей решменкой, а сверху оставленной ей мужиками шинелью. К телу прильнула истома, и она легко задремала. Дрема скоро перешла в сон. И налетели видения. Сначала какая-то радость наполнила всю душу и хотелось петь и смеяться. И было светло и ликующе, вокруг выросли великими — в самое поднебесье упершимися — рождавшиеся в огне костра невиданные дворцы, и золотые страны разбежались окрест. Потом стали меркнуть золото и пламень, стала падать радость. И тяжелее груди стало дышать. Что-то навалилось тяжелое и черное и давит. И нужно крикнуть, но нет голоса. Нужно пошевельнуться, вскочить, побежать, но оцепенело тело. Простонала во сне Милитина. Рванулась, стряхивая с себя кошмар, и проснулась.

Но, проснувшись, сразу явственней почувствовала, что не исчезла тяжесть, что прильнула ко груди и давит. Кто-то охватывал крепкими руками ее тело и молчаливо жался к ней, силясь раздеть ее, сорвать с нее одежды.

Милитина крикнула. Но замер ее крик: шершавая рука больно зажала рот и крик умер на губах. Упершись затылком и локтями, пыталась она изогнуть свое тело, извиться и выскользнуть из-под того, чужого, но крепко прижал он ее своим телом. Скованная, беспомощная лежала она... Шумно дышал ей прямо в лицо и хрипло шептал:

— Лежи, лежи!.. Нечего...

— «Акентий», — узнала она и судорога отвращения прошла по всему ее телу. Жар прилил к сердцу, скрипнула губами. Снова сделала попытку выскользнуть из крепких объятий. Но снова ничем окончилась попытка эта и только вызвала глухую боль и злобный стыд.

И от беспомощности и стыда заплакала Милитина. Надо было бы, чтобы всхлипывания и причитания неслись из самых далеких глубин души и облегчали ее, но скованы уста и только обильные слезы безудержно льются из глаз, орошая щеки и чужую руку, больно легшую на губы.

Заплакав, Милитина сразу обессилела. И Иннокентий взял ее уже несопротивляющуюся, плачущую и вялую, точно не над ней совершалось поругание, точно не ее телом чужой и сразу ставший ненавистным человек насыщался грубо и жадно...

— Вот, так-то оно лучше... — тихо рассмеялся Иннокентий, удобно укладываясь обратно на свое место и устало дыша.

Милитина уткнулась в изголовье своей постели и беззвучно плакала. Вздрагивали ее плечи, ее полуобнаженная грудь.

Костер горел ровно, потрескивая и шипя. По-прежнему взвивались вверх, прорезая темную синь ночи сверкающими нитями и умирая на лету, золотые искры. Шептала без умолку река, укрывшаяся в туманной мгле и чуть-чуть видневшаяся сквозь темень. И уже утихли прежние тревожные — и странные, и такие простые — звуки...

V.

Над хребтом только-только заалело туманное небо. Река дымилась разорванными клочьями тумана и в тальниках еще было тихо. Милитина вскочила со своего места и стала торопливо оправляться. Она сходила к реке и, ежась и вздрагивая, сполоснула лицо и руки. Потом взошла на лодку, захватила свой посох и котомку, наладила ее за плечи, посмотрела на спящих Верхотуровых. Сжав губы, которые дрогнули от сдержанной обиды, она оглядела Иннокентия, раскинувшегося в крепком сне. Было у нее мгновенье, когда пальцы впились в посох и она вся подалась к мужику. Но прошло оно, и она только тяжко вздохнула.

Перекрестившись на восток, Милитина, легко опираясь на посох, пошла своей дорогой, по местами подсохшему и освобожденному от запоздавших грязных льдин и воды бечевнику...

Немногим позже Милитины проснулся Степан. Он заметил отсутствие женщины не сразу. Но, оглядевшись, придя в себя после крепкого бодрого сна, он сообразил, что что-то случилось. Первым движением его было — кинуться на лодку и оглядеть поклажу. И только убедившись, что там все в порядке, что тюки с соболями на месте и все остальное, по-видимому, в целости, Степан вернулся к братьям и растолкал их:

— Эй, вы! — крикнул он им: — Чего спите? Бабу-то проспали!..

Иннокентий вскочил и, сразу сообразив в чем дело, стал притворяться не понимающим.

— Чего орешь-то! — вяло огрызался он и яростно скреб лохматую голову: — каку бабу?..

— Каку?! — передразнил Степан: — Да связчицу-то нашу! Вот каку!..

Клим, еще не стряхнув с себя крепкого сна, поглядывал мутными глазами на братьев и громко сопел.

Степану скоро удалось растолковать им, что случилось. И тогда Клим заволновался. С него быстро и без остатка сполз недавний сон.

— Пошто она ушла-то? — недоуменно и тревожно спросил он и посмотрел на Иннокентия. Тот отвел свои глаза в сторону и неопределенно хмыкнул.

Степан тоже поглядел на него.

— Гляди! — заволновался Иннокентий и рванулся к лодке: — Да она, падла, не стащила ли что?

— Стой, — махнул рукою Степан: — глядел я уж... Все в справности...

Иннокентий быстро заморгал глазами.

— Как же?.. — беспомощно развел руками Клим: — кто ее гнал?..

— Кто! — засмеялся Степан: — Это ты, поди, Кеха, бабу спугнул!.. Знаю я тебя!

— Ничего ты не знаешь!..

— Я, братки, догоню ее! — не слушая их и точно отвечая на свои мысли, робко вскинул Клим на братьев свои глаза: — я ворочу ее!..