Братья-соперники - [40]

– Неужели те, что невестку мою лечили травами? – перебил Троекуров.

– И царю Петру зуб заговаривали, – продолжал князь Борис. – Я слышал, что их тотчас же схватили, как только они пришли в Москву отсюда…

– И неужели же это все терпеть, сносить? – спросила Наталья Кирилловна, складывая руки и вглядываясь в лицо Бориса Алексеевича.

– До поры до времени, государыня. Да и вступиться-то нельзя – ведь с челобитною никто к нам нейдет? А самим ввязываться в дело и розыски начинать – избави боже! Мы же окажемся в виновных. И так изволишь знать, государыня, что на меня да вот на Льва Кириллыча давно уж зубы точат царевнины прислужники? Да к тому же есть у меня и поважнее вести, Лев Кириллыч!

Все переглянулись между собою и затем обратились к князю Борису, приготовляясь его слушать.

– Шакловитый похвалялся патриаршему ризничему Акинфию, что у него под Новодевичьим печатают приезжие черкасы какую-то персону царевнину – и будто бы на той персоне она изображена с венцом на голове, со скипетром и с державой. Да слышал, что такие же персоны и за море отправлены печатать… Ясно, что это неспроста… Давно уже ходит слух такой, что она сбирается соцарствовать братьям, венчаться думает, как и они же, на царство… И будто уж и челобитная готова от стрельцов и ото всех людей московских… Вот это точно страшно!

Все внутренно соглашались со взглядом князя Бориса и молчали. Он это понял и продолжал:

– Да! Этого нельзя дозволить… Смута может произойти великая! И мы должны держаться настороже и наготове. И я бы думал, государыня, что, ни в какие дела не впутываясь, нам надо покамест в стороне держаться, как будто ничего не видим и не знаем, а вот не мешало бы подумать, как здесь пооберечь себя…

– Да разве же мы здесь не безопасны? – тревожно спросила царица.

– Безопасней, чем в Москве; но все же надо помнить, что у нас едва ли наберется, со всеми слугами и с конюхами потешными, один полк. А у царевны их двадцать…

– Но как же быть, по-твоему?

– Да я бы думал, что нужно нам сюда затребовать побольше пушек – будто бы для огненной потехи и для пальбы во время именин царя Петра Алексеевича, а потом и клич кликнуть – звать охотников в потешные к царю; да обучить их, да составить и другой полк. Там не спохватятся, что это нам в защиту, и все смеяться будут – все будут думать, что царь Петр еще дитя и тешиться изволит… И пусть их думают! А с будущего года… надо царю Петру почаще бывать в Москве и с нами в думе заседать, и в управление понемногу вступаться… Напоминать, что он есть царь!

Царица глубоко вздохнула при этих словах; Троекуров и Нарышкин молчали. Князь Борис продолжал:

– И вот тогда уж нужно быть на все готовым… Тогда, пожалуй, и в борьбу с царевной придется вступить – в открытую. Да и бояться будет нечего: царю пойдет семнадцатый год, и уж правительнице делать будет нечего. А до тех пор нам надо поберечь себя и зорко смотреть за ними, чтобы какого дурна не прилучилось…

– Ну пусть так и будет! – сказала царица. – Я в тебя верю, князь Борис, и на тебя надеюсь.

– До конца живота, государыня, буду служить царю Петру и верою и правдою… И тамошние козни не упущу из виду: мне все известно, что там затевают (есть такой друг-приятель!). Вот только надо бы мне из стрелецких-то голов, что с Шакловитым водятся и шашни затевают… надо бы из них-то языка добыть… Да мы добудем!

Царица встала со своего места и вместе с боярами вышла из крестовой палаты в комнату.

– Что это за шум? Что за суетня на улице? – спросила она у окружающих, заглянув в окошко.

– А это, верно, привезли из села Измайловского то суденко, которое вчера отрыл там государь Петр Алексеевич в амбаре, – сказал, улыбаясь, Троекуров.

Не успел еще он досказать этих слов, как в комнату вбежал царь Петр Алексеевич и крикнул Льву Кирилловичу:

– Что ж, Левушка? Ты скоро ли? Ведь уж везут верейку-то – и мастера сыскали, который строил-то ее! Пойдем скорее!

Затем, впопыхах, подбежал к матери и сказал ей скороговоркою:

– Как спустим, матушка, да оснастим, какое будет судно – чудесное! Да мастер говорит, что надобно чинить его и конопатить… Дела пропасть! А немчин – старик такой хороший… Он умеет даже и большие корабли строить… Ну, Левушка, пойдем скорее.

И, схватив Нарышкина за руку, Петр мигом выбежал из комнаты. Царица печально и любовно посмотрела ему вслед.

– Вот тебе и царь! – сказала она с улыбкою, обращаясь к боярам. – Дитя сущее!.. Как ты его заставишь в думе-то сидеть?

– Великая государыня! – сказал князь Борис. – У царя Петра огонь в крови: куда его ни оберни, он все спалит! Он и в деле такой же, как в потехе… И на потеху смотрит как на дело. С ним шутить не приведи Господь! Вот почему я думаю, что надобно повременить и дать ему окрепнуть, окрылиться… А там и один всей землей управит!

XVI

Между тем как в Преображенском, по совету князя Бориса Алексеевича, принимались необходимые меры предосторожности на всякий случай, в стрелецких слободах в Москве замечалось какое-то довольно странное брожение. Во всех полках стрельцы собирались кружками, то около съезжих изб, то на улицах, перед домами зажиточных стрельцов, то у начальных людей. На всех этих сборищах из толпы заметно выделялись несколько задорных крикунов, несколько воротил, употреблявших, очевидно, чрезвычайные усилия на то, чтобы увлечь толпу, приманить большинство на свою сторону. Но горячие, запальчивые речи этих доморощенных ораторов, видимо, не производили ожидаемого действия: их выслушивали очень спокойно, в глубоком молчании, переминаясь с ноги на ногу, почесывая в затылке, вопросительно переглядываясь между собою, а затем, когда говоривший в толпе заканчивал и в заключение обращался к слушателям, ожидая одобрения или согласия, кто-нибудь из толпы непременно обращался к оратору с совершенно неожиданным вопросом: