Братья-соперники - [39]

Действительно, от дворца к церкви уже потянулось в обычном порядке ежедневное шествие: впереди царь Петр Алексеевич и за ним его свита – братья Нарышкины, Зотов, Троекуров и Прозоровский. За ними царица Наталья с маленькою дочкой и ее свита из стряпчих, боярынь, богомолиц, карликов и карлиц.

– Ну ладно, боярин! Так свидимся после обедни в комнате великой государыни… Посмотрим, что ты привез…

Боярин направился к себе, в свои покои во дворец, рядом с опочивальней государя, а князь Борис пошел в церковь и все ломал себе голову, что бы могло заставить юношу вернуться так поспешно из Москвы, тем более что он, Голицын, знал, с какою целью Нарышкин туда поехал.

В церкви все обратили внимание на то, что царь Петр Алексеевич стоял за службой как-то особенно безучастно, даже рассеянно. То он смотрел на верх иконостаса, то невпопад начинал поспешно креститься и кланяться, то заглядывал в окошко в то время, когда все кругом него крестились и кланялись. Видно было, что его мысли были где-то далеко… Оглянувшись назад и заметив стоявшего позади него Льва Кирилловича, Петр выразил удивление на лице своем и, улучив минуту, наклонился к нему и шепнул ему на ухо:

– Ну, Левушка, что я нашел… кабы ты знал!..

Наконец служба кончилась, и царь Петр так быстро повернулся к выходу, что даже позабыл взять поднесенную ему просфору. Он ухватил Льва Кирилловича за плечо и, опираясь на него, вышел из церкви.

– Как ты вчера уехал, – поспешил он сообщить Льву Кирилловичу, – я был в Измайловском и рылся там в амбарах, что около пруда. И что за диковину открыл… А ну-ка, угадай?

– Не ведаю… Ведь там амбары битком набиты всяким хламом.

– Хла-мом! Я тебе говорю – диковинку!.. Сам посуди: голландское суденко легкое, верейкою зовется, раззолочено, расписано; и вовсе не похоже на наши карбасы и шняки… Бока крутые, днище острое, все сведено в единый брус, а около кормы приделано такое… как это называется?.. чтобы ворочать судно?..

– Ну, пóтесь, что ли?

– Какая там пóтесь… Это особое такое прилажено… Да! Руль! Руль!.. И это суденко для батюшки покойного здесь по заказу делал старик один… он и теперь живет в Немецкой слободе! Так я велел его сыскать… и судно перевезти сюда на Яузу… И вот жду не дождусь, когда оно прибудет… Приходи ко мне от матушки скорее…

Последние слова царь добавил потому, что Лев Кириллович, увидев выходившую из церкви сестру-царицу, спешил к ней подойти и последовал за нею в ее покои.

– Что так скоро обернул, соколик? – ласково спросила царица, когда осталась с братом наедине. – Уж, видно, что-нибудь недаром… что-нибудь неладно? – с некоторою тревогою добавила она, заглядывая в глаза брату.

– Еще как неладно-то! Я такие вести привез, что и не приведи господи! Да только не пугайся, государыня… Нам здесь не грозит никакая опасность… Но уж зато что за дела в Москве творятся!

Лев Кириллович и руками развел.

– Что же? Что такое? Расскажи скорее!

– Нет, здесь слишком много толчется всякого люду, и уши лишние везде, куда ни обернись… А вот сейчас придет сюда наш князь Борис – тогда пойдем в твою Крестовую палату, запремся там и все обсудим… Знаю только, что надо принять меры… долее нельзя терпеть!

В это время вошел в комнату царицы князь Борис с Троекуровым, и все вслед за царицею ушли в ее Крестовую палату и заперлись в ней, поставив у дверей двоих стряпчих с приказанием никого не впускать и не подпускать к дверям. Затем царица села на стоявшую у стены лавку, а бояре ее обступили, а Лев Кириллович, понизив голос, рассказал им с большим волнением о вчерашнем похождении Ивашки Перепелки. Лев Кириллович заключил свой рассказ, обращаясь к царице:

– Воля твоя, государыня! А таких злодействий терпеть нельзя.

– Что же я могу сделать?

– Ты – государыня! Царица! Мать государя!

– Что вы скажете, бояре? – спросила Наталья Кирилловна, обращаясь к Троекурову и князю Борису.

– Страшные дела! – проговорил Троекуров. – Поосадить бы не мешало…

Князь Борис ничего не сказал и только перебирал свою густую бороду.

– Что ж ты молчишь, князь Борис Алексеевич! – обратилась к нему государыня.

– Да, правду-то молвить, я думал, что Лев Кириллыч пострашнее что-нибудь привез нам…

– Как? Это ли не страшно? Истязуют, мучат людей за то только, что были позваны к царю Петру в комнату, или за то, что у тебя побывали?..

– Что говорить! Нехороши дела, а все же нам в них путаться не след, Лев Кириллыч. Ну, положим, холоп твой все это видел и мог бы подтвердить – да не теперь нам с ними начинать! Не время – и не рука!

– Чего же ждать еще? – вспылила царица. – Чтобы сюда пришли, чтобы и здесь учинили расправу!

– Сюда они не придут, государыня. Царевна теперь не сделает ни шагу! Знает, что мы тогда клич кликнем… Ну а Шакловитому нам надо дать подурить, пока он сам себе не сломит шеи.

– Да ведь ты слышишь, князь, что люди гибнут? – почти вскричал Лев Кириллович.

– Слышу, боярин, – совершенно спокойно отвечал князь Борис, – и напрасно ты думаешь, что от тебя от первого слышу. Пропадают люди без вести – неведомо как… Вот хоть бы стольник Языков Григорий! Собрал к себе приятелей, поговорил с ними что-то громко за ужином, что, мол, «царя Петра только по имени знаем, а всем правит царевна», а на другой день ночью пришли стрельцы, забрали и его, и всех людей его, и был таков! Слышал, что и ссылают нынче и языки урезывают – без государева указа… И этих татар, что жгли, я тоже знаю; это те самые мурзы Ибраимко с Кондаралейкой, которые у нас здесь в Преображенском были и во всем нам хаживали…