Братья с тобой - [87]

Сейчас подобный случай стал уже невозможен. Всеобщее школьное обучение, рост культуры дали заметные плоды. Приехав, Маша застала уже другую Туркмению. За три года воины республика снова заметно изменилась: люди выросли, стала бурно развиваться наука.

Конечно, лет через десять — двадцать Туркмения опять уйдет вперед, и настолько, что Машины воспоминания о ней останутся всего лишь данью истории. Что ж, пусть шагает. Наша жизнь — не стоячее болото, а быстрая горная речка, которая не знает покоя, не стоит на одном месте. Знать о вчерашнем дне полезно хотя бы для того, чтобы лучше понять сегодняшний.

Глава 27. Возвращение

Она и дети вернутся, а бабушка нет.

Маша упрекала себя в том, что не уберегла Екатерину Митрофановну: Костиной матери было тяжело с двумя детьми. Вот и не выдержала. Но разве всё зависело от Маши? Разве не делала она сама всего, что только могла? Разве не зарабатывала, не добывала продуктов на всю свою — и немалую — артель? Она сама уже давно больная: болит грудь, спина, подчас кажется, что болит всё на свете. Что с ней? Неизвестно, она перемогается. Врачи говорят: расшатана нервная система, истощен организм. Устранить причины, вызывающие болезнь, — и болезни не станет. Но причины — общие для нас всех…

Маша корит себя, — она никогда не назвала свекровь мамой. Не могла. Мама одна, маму она крепко любит. А это — свекровь, Екатерина Митрофановна. О ней Маша заботилась, — это близкая, своя, но любовь…

Майское письмо из Севастополя было последним. А сейчас уже август. Костенька, Костя, где ты, друг мой милый, что замолчал? Верю: дождусь, мы встретимся, но как же я скажу тебе, что мамы твоей больше на свете нет?

Вот когда поняла Маша в полную меру, что значит остаться одной! Вьется вокруг собственной оси, не знает, с кем посоветоваться, за что хвататься. Еды надо запасти в дорогу, одежду, — ведь трое детей и сама. На север едем. Выезжают детки с голыми коленочками, с полпути надевают чулочки, потом рейтузики, потом пальтишки… Сентябрь в России бывает очень холодным. А в Ленинград надо приехать здоровыми.

Маша ходит еще на работу, принимает последние экзамены у заочников, пишет последние отчеты. Варит еду детям, носится по столовым, магазинам, базарам. Получила броню на билет, пропуск на проезд в Ленинград.

И вот — вокзал, последние страхи, хлопоты с багажом, последние объятия, поцелуи. Провожают Марта Сергеевна с мужем, Тоушан и соседка из дома напротив. За Машу волнуются, — как-то доедет, не заболела бы в дороге, не простыли бы ребята.

А они суетятся в купе, трое шумных, беспокойных человечков, лезут к окошку, прижимаются носами к стеклу. Как разместить их на двух полках? Маше достались нижняя и багажная третья. На ночь — Зою наверх, Толю и Аню внизу с собой. А днем — Толю наверх, девчонок с собой, и можно малость подремать, — Зоя за Аней присмотрит.

В дороге дети капризничают, у Толика начинают болеть глаза, он растирает их ручонками, и они становятся совсем красными. Толя хнычет: больно! Маша захватила с собой самые нужные лекарства. Она то кормит ребят, то умывает, то лечит. А в промежутках клюет носом.

Катится поезд, пыхтит паровоз-работяга, лента кинофильма перематывается обратно. Три года тому назад уезжала молоденькая, цветущая, полнеющая женщина с дочкой и бабушкой, а возвращается тощее больное существо средних лет с тремя ребятишками.

— Мама, смотри, что я нашел! Какое красивое!

Толик на минуту выбежал в проход, поближе к проводнику, и сейчас вернулся с трофеем. В руке его кусочек белой березовой коры, приготовленной для растопки кипятильника. Аня смотрит на белое чудо с удивленном, ей тоже непонятно:

— Что это, мама?

— Это береза. Березовая кора. Есть такое русское дерево, — отвечает Маша, давясь от слез. Она не в силах сдержаться. Разве может она спокойно смотреть на березу!

Толя гладит рукою кору:

— Хорошая. Такая шелковая бумажечка… Зачем же ты плачешь?

Детей она держит строго: выходить из вагона им запрещено. Прогуляться по перрону с мамой можно по очереди: Зое — в Ташкенте, Толе — в Аральске, Ане — в Куйбышеве.

Москва. Пересадка. Взяли носильщика, двинулись в детскую комнату. Здесь всё как в сказке: пришла тетя фея, взяла билеты, документы и деньги, прокомпостировала и принесла обратно:

— Скорее, через десять минут ваш поезд отходит.

И они бегут и кряхтят под грузом вещей, все пятеро, с тетей феей из детской комнаты. Не опоздать бы. Успеть бы.

Вот он, их вагон, голубой, как фойе в театре. Постели застланы пикейными одеялами. Проводница разносит чай… Всё как в сказке.

Маша укладывает ребят, накормив их и напоив, а сама прилипает к окну.

— Какие всё же герои наши люди! — говорит соседка по купе, женщина в форме лейтенанта медицинской службы: — Полностью восстановили дорогу, и так быстро. Двое суток — и в Ленинграде.

— Двое суток?..

— Да, всего лишь. Конечно, прежде и половины суток хватало, но ведь полотно же сейчас не то, быстрее — опасно.

Маша радуется чистоте и заботе, и восстановленному полотну, и соседке. С тоской и нетерпением смотрит в окно.

Поезд идет мимо разбитых домов, нет ни одной целой станции. Кирпичные стены с пустыми глазницами окон обломки, остатки больших и малых домов.