Братья по крови - [140]

– Ложь, ложь! – с какой-то никчемной поспешностью выкрикнул Септимий. – Это безумие! Ты что, хочешь сказать, что я умышлял против своего отца? Предал его, мою плоть и кровь?

– Нарцисс – змий и аспид, состоящий из интриг, – сумрачно глядя из-под бровей, изрек Макрон. – Ими он и живет, и от других ждет того же. Готов поставить неплохие деньги на то, что его отпрыск обладает такими же свойствами. Бьюсь об заклад.

– Пф-ф! – нервно крутнувшись, Септимий уставил палец в Катона. – А где свидетельства? Что до бедной, несчастной Поппеи, что до меня? А?! Их нет!

– А вот здесь ты заблуждаешься, Септимий, – скупо улыбнулся Катон. – Свои следы ты заметал вполне тщательно. Но одно тебя подвело. Мы знали, что Венуцию в поддержку мятежа требуются деньги, и немалые. Без них он беспомощен. И вдруг у него откуда ни возьмись появляется огромное состояние. Прямо-таки казна. В крепости мы обнаружили сундук свежеотлитых монет. Вроде этой. – Он протянул на ладони тот самый динарий так, чтобы все видели. – Римские, свеженькие. Ими снабдил его ты. Эту небольшую казну серебра ты припер из Рима, чтобы купить услужение тех, кто выполняет волю твоего подлинного хозяина. Каратаку ты отсыпал лишь небольшую часть, в расчете на то, что это позволит ему купить Венуция и его сторонников, воспрепятствовав таким образом нашим усилиям обеспечить в Британии мир.

– Снова ложь, – издевательски произнес Септимий. – Это серебро он, наверное, получил от кого-то другого. Наверняка от Поппеи, учитывая то, что она – предательница!

– Я в самом деле так вначале подумал, – посмотрел на него Катон. – А потом задумался: как она могла доставить и передать это серебро в руки Венуция? И знаешь, понял: никак. – Катон протянул монету Отону: – Господин трибун, гляньте как следует.

Отон согнал лоб в морщины, кое-как отстраняясь от дум об измене жены. Он принял монету, пристально разглядывая ее в мутноватом свете уже зажженной масляной лампы, после чего пожал плечами.

– Ну, динарий. Что один, что другой… Разницы не вижу.

– В самом деле? – спросил Катон. – А вот вы понюхайте.

Отон, помедлив, осторожно нюхнул.

– Ну, это… Вообще-то попахивает, мм… уксусом?

– Не уксусом, господин трибун. Дешевым вином. Монеты Септимий хранил в своих винных амфорах – кстати, весьма тяжелых. Их, я видел, одну за другой он переправлял Венуцию. Я вчера, глядя на них, подумал: чего это дюжие воины гнутся под весом вина?

Трибун снова понюхал монету, а затем посмотрел на Септимия:

– Это… правда?

– Конечно же, нет! Кому вы поверили? У купцов так может пахнуть что угодно и где угодно. Он лжет.

Внезапно Макрон жестко двинул ему в живот, и Септимий, согнувшись, замолчал: от удара под дых у него сперло дыхание.

– Не смей обвинять префекта во лжи, – Макрон глянул на него сверху. – Ты, коварный выродок…

Кряхтя и пуская слюни, Септимий на четвереньках уткнулся в пол, пытаясь восстановить дыхание. Некоторое время остальные молчали. Затем снова заговорил Катон:

– Обо всем этом мне следовало догадаться гораздо раньше. С того момента, как бежал Каратак. Кто-то должен был расположить к себе стражников настолько, чтобы те подпустили его – или ее – на расстояние достаточное, чтобы быстро их убить. Для хорошо владеющего ножом это дело пустячное. Совершить это должен был ты или Поппея. Скорее всего, она подошла к ним с просьбой еще раз взглянуть на узника, а ты, с нею рядом, душевно предложил отведать твоего вина. И как только вы приблизились, пустил в ход нож. Все решилось за секунды. Далее, после того как вы вызволили Каратака из загородки, ты решил, что он выберется из лагеря на твоей телеге. Безусловно, тебе нужно было сделать вид, что он оглушил тебя ударом и сбежал с твоей телегой и мулами. Отсюда и удар по голове, а перед тем подбрасывание мне в палатку кошелька, чтобы у тебя был повод зайти за ним ко мне, в то время как убегал Каратак, и придумать историю насчет того, как варвар зашиб тебя и завладел телегой.

– Но он действительно меня зашиб.

– Ну, а как же иначе: смотреться-то все должно было убедительно. Хотя удар был довольно легким; об этом мне сказал хирург в лазарете. – Катон оглядел Септимия и грустно покачал головой. – Так что сомнений насчет тебя у меня нет. До своего отъезда из Рима ты уже работал на Палласа. Ты убил людей Макрона, ты помог Каратаку бежать, и это ты доставил серебро, вызвав смуту в стане бригантов. Вопрос в том, что нам теперь с тобой делать…

– Да, правда: что? – грозно оживился Макрон.

Катон кашлянул и невозмутимо ответил:

– Он исчезнет. Как и все его жертвы там, в Риме. А Нарциссу я доложу, что он погиб во время боя с Венуцием. Правда о его сыне, в сущности, ничего не изменит.

– А отчего бы и не рассказать? – спросил Макрон. – Папаша заслуживает знать, какую змеюку пригревал под сердцем. Пусть смекнет на будущее.

Катон покачал головой:

– Будущего у Нарцисса нет. Он обречен. Не вижу смысла огорчать его еще сильнее в сравнении с тем, что ему перепадет испытать в руках своих врагов.

– В самом деле? – Макрон хмыкнул. – Получается, у тебя душа добрее, чем у меня…

– Нет, друг мой, я так не считаю. Кроме того, влияние Нарцисса хоть и идет на убыль, но ему еще вполне хватит сил, чтобы ответить нам местью.