Братья - [34]

– Национальная идентичность – это тоже своего рода малый бизнес, – сказала Валентина.

Я откровенно признался, что мало разбираюсь в этом вопросе, и она дипломатично изобразила на лице удивление.

– То есть вы и ювелир, и учитель одновременно, – заметил я.

– Это не так уж и трудно, – улыбнулась женщина. – Все ведь происходит в этом помещении. Перед тем как умер мой муж, я преподавала язык в муниципальном колледже Глендейла. Но как-то все не ладилось. Было очень много пропусков на занятиях, и явно не хватало чего-то, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Путем проб и ошибок я поняла, в чем дело – ко мне не было доверия. И тогда я стала приглашать своих учеников сюда. Мне было приятно видеть их в этой комнате, особенно тех, кто приехал из-за границы. После закрытия магазина мы собираемся вместе, вот здесь, я начинаю готовить кофе, они раскладывают принесенную еду. Тут полно драгоценностей, вон сейф стоит – кто знает, сколько там денег и прочего… Я хочу, чтобы мои ученики сразу же оказались в атмосфере полного доверия. Они ведь попали во враждебную им среду – эта страна признает только своих, вроде вас, а так они смогут повысить свою самооценку, учатся верить людям.

– Мне, например, мало кто доверяет, – заметил я. – Я тот еще тип.

Фудзи направилась в сторону сейфа. Как мне показалось, она учуяла собачий запах. Дойдя до сейфа, кошка потерлась о туфли тети, и та, наклонившись, нежно почесала ее за ушками.

– А что, ваша собака, с которой вы появлялись в «Выстреле», еще жива?

– Нет, – грустно ответила женщина. – Ее звали Дарья. Я даже представить не могу, чтобы кто-то мог ее заменить.

Я было пустился в рассуждения о том, что никакой новый питомец не должен быть заменой ушедшего, но, я был уверен в этом, Валентина меня не слушала. Как только я замолчал, она сказала:

– Удивительно. Вы работали с Аво, но так ничего и не узнали об истории Армении. А ведь у него это был пунктик. Он работал над своим выпускным проектом, переводил на английский свидетельства тех, кто пережил геноцид. Вы же слышали о массовых убийствах армян в 1915 году, да? Тогда погибло более миллиона человек. Мои дед с бабкой тоже были убиты. Голубая мечта Гитлера, хотя все произошло еще до него. Что, не слышали?

Наша мать всегда требовала доедать все с тарелок, упоминая при этом голодающих армян. Собственно, до моего знакомства с Броубитером я больше ничего не знал об этой нации. Да и он рассказал лишь пару-тройку историй. Однажды, поддав после очередного матча, Броу поведал мне о том, как получил главный приз на соревнованиях борцов-юниоров. По его словам, он подавал надежды на олимпийское золото, а обладая силой взрослого мужчины, да еще благодаря своим длинным рукам, мог справиться даже с тренерами. Аво Григорян мог стать лучшим советским борцом, и на него даже обратили внимание в Москве. После победы в турнире юниоров его родителям пришла оттуда посылка – уникальная запись голоса Чайковского, сделанная в 1890 году на фонографе Эдисона. Копий этой записи не больше дюжины, и она была поистине бесценна. Родители Аво ценили музыку Чайковского превыше всего, и теперь могли насладиться ценным подарком, который, по сути, сделал для них сын. Аво прямо-таки светился, когда рассказывал мне про этот случай, – положительно, я никогда еще не видел столь гордившегося своим успехом человека.

Затем Броу рассказал мне, что послужило причиной его неудачи. Рост – из-за которого я и обратил внимание на него в баре Лос-Анджелеса. Для меня – самое то, но на родине это обстоятельство разрушило его карьеру. Габариты сделали Аво уязвимым на борцовском ковре. Соперники тыкались в его огромные ножищи, и из-за большого объема грудной клетки Аво постоянно приходилось удерживать равновесие. Нужно было сохранять контроль над собственным телом, отчего его движения становились неуклюжими, словно он пытался бежать под водой. После того как ему исполнилось тринадцать, его перестали посылать на турниры. Но что самое обидное и непонятное – из Москвы прибыл чиновник, чтобы изъять запись Чайковского…

Я спросил Валентину, общается ли она сейчас с Аво, но та отрицательно покачала головой. Скорее всего, он перестал посещать ее уроки в семьдесят восьмом, когда я встретил его в «Выстреле», но говорить об этом мне показалось излишним.

– Я почему-то думаю, что он сейчас где-то отшельничает и переводит стихи, – сказала женщина.

– Стихи?

– Он решил создать проект… свидетельства тех, кто пережил геноцид. Поначалу Аво хотел перевести на английский произведения Туманяна – это наш национальный поэт. Туманян сам пережил Катастрофу. Я сказала, что это очень хорошая мысль, однако дело в том, что поэзия – это совершенно другой способ выражения мыслей, и посоветовала ему начать с чего-нибудь попроще. Аво вроде согласился, но как-то неохотно.

– Стихи… – произнес я. – А как долго вы были его преподавателем?

– Несколько лет. Мы познакомились в семьдесят пятом, когда он только переехал в США. У него была пара друзей – ребята учились у меня, а потом он и сам присоединился. Он совсем не говорил по-английски, но мы быстро достигли значительного прогресса. Было довольно забавно: тут ведь как здороваются – «Хай!» А по-армянски «хай-ка» означает: а где тут армянин? Так вот, поначалу у него было совершенно опрокинутое лицо, и он буквально вздрагивал, когда слышал «Хай!». И все спрашивал: «Откуда, мол, все тут знают, что я из Армении?» Так что пришлось объяснять, что просто здесь так приветствуют друг друга. А он-то думал, что его хотят обидеть.