Братья - [33]
– Да нет, кошка здесь ни при чем.
– Ну, слава богу! Терпеть не могу, когда наряжают животных.
Я поглядел поверх ее плеча, которым женщина загораживала дверной проем.
– Что ж, уверяю, эта животина смогла бы изменить ваше мнение. Но я приехал затем, чтобы потолковать с вами об одном человеке, которого мы оба знали. У вас найдется пара минут?
– Меня ждет тетя. Если вы обратили внимание, у нас торговля, и мы должны поторопиться открыть магазин к нужному часу, – ее тон немного смягчился.
– Мы можем войти? – спросил я.
– Мы? В смысле?
– Фудзи не вызывает у людей аллергии, не линяет и не пахнет. На самом деле она куда чистоплотнее меня самого.
– Вы мне сейчас напомнили пару анекдотов, – сказала женщина.
Я расправил завязанные в хвост встрепанные волосы.
– Ну и как? Может, сделаете исключение для моей красавицы, как некогда Лонгтин позволял вам приводить собаку в «Выстрел»? Он же и познакомил меня с одним из ваших учеников, Аво Григоряном.
Казалось, Валентина теперь и взглянула на меня по-другому. Моя шевелюра больше не выглядела бахвальством молодящегося перестарка – она означала упорство в ее отращивании. А шрамы на лбу, татуировки были началом моей повести.
Я объяснил ей, как нашел ее адрес и зачем приехал в этот город на пару часов: узнать, где сейчас может быть Аво. Это все равно что потерять ребенка, добавил я, и женщина сделала приглашающий жест.
Когда я рассказал Броубитеру о своем брате, тот сразу стал выискивать Гила в толпе. Я описал его таким, каким запомнил в начале пятидесятых. После этого Броу принялся наблюдать за зрителями, молодыми парнями на бензоколонках, присматривался к гостиничным швейцарам или к студентам колледжей, которые наполняли бары после боев.
Куда бы он ни бросал взгляд, он тотчас узнавал копию моего брата. И ведь точно – та же квадратная челюсть, те же волнистые, умащенные брильянтином, волосы, та же трикотажная рубаха и подвернутые джинсы. В пятидесятых это было бы в порядке вещей, так одевались все – но теперь, в конце семидесятых – начале восьмидесятых, это заставляло мое сердце подпрыгивать в груди. Некоторые даже щеголяли с зачесанными налево вихрами, совсем как у Гила, но стоило мне подойти поближе и присмотреться, как парень настораживался, спрашивал, что мне нужно, и инстинктивно загораживал свою подружку или товарищей, как будто я представлял бог весть какую угрозу для них. И конечно же вблизи тот или другой парень совсем не был похож на Гила. Стоило им заговорить или даже шевельнуться, и всякое сходство с братом удивительным образом пропадало. С Аво было совсем наоборот – хоть он и был внешне полной противоположностью Гилу, но его жесты, повадки, привычка медленно моргать обоими веками сразу, пережевывать еду – сразу же делали его копией моего брата.
Даже то, что он постоянно таскал на себе эту красную поясную сумку с деньгами, напоминало мне Гила, о чем я и сказал Броубитеру:
– То, что ты щупаешь ее на себе каждую минуту, еще не означает, что это твой текущий счет. Ты не доверяешь банкам? Гил тоже не очень-то верил им. Все свои деньги он хранил в стареньком проигрывателе. Все колонки были забиты купюрами, а сам проигрыватель заполнен монетами, словно дно колодца желаний. Мне кажется, он бы тебе понравился. А ты – ему.
По тому, как шарахались от меня случайные прохожие, можно было подумать, что я какой-то маньяк или грабитель… Но как же загорался Аво, стоило мне заговорить с ним о моем брате! Довольно долгое время эта тема оставалась единственной в наших разговорах.
После перепалки с теткой (я все равно ничего не понял) Валентина провела меня в помещение магазина. Витрины блестели желтым и белым золотом, платиной, жемчугами, изумрудами, топазами и лазуритом. Последний вызвал в моей памяти далекий образ – серьги из лазурита постоянно носила моя бывшая жена.
Женщина открыла металлическую дверь, за которой находились касса и сейф, напоминавший кладбищенский склеп. Торчавшая у сейфа тетка смерила меня подозрительным взглядом. Мы прошли через подсобное помещение и оказались в небольшой задней комнате с викторианскими креслами и накрытым кофейным столиком. От маленьких чашечек поднимался пар.
– Только не говорите мне, что ваша тетя сервировала кофе специально для меня.
– У нас всегда все готово для приема гостей.
Тетка, оставшаяся сторожить сейф, немного подалась вперед, чтобы одновременно видеть и нас, и входную дверь.
– Скажите ей, что я сейчас чувствую себя как будто на смотринах у родителей моей девушки.
Валентина перевела. Тетка что-то ответила. Женщина засмеялась, но слова ее тетки остались без перевода.
Я поинтересовался, почему она предпочла работу в ювелирном магазине урокам английского. Женщина пояснила, что раньше бизнес принадлежал ее мужу, но тот умер в семьдесят шестом, и она взяла дело в свои руки, а язык преподает в свободное время. Потом бизнес унаследуют ее взрослые сыновья. Ей доставляло удовольствие заниматься бизнесом в наступившую эпоху торговых центров. Она заметила, что для нее это представляет некоторую трудность, однако для армян, которые, пережив несколько империй, сохранили свою национальную идентичность, на самом деле это не является серьезной проблемой.
Сделав христианство государственной религией Римской империи и борясь за её чистоту, император Константин невольно встал у истоков православия.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…