Братья - [26]
– Есть другой способ, – отозвался Рубен. – Например, если она не сможет выехать из страны.
Аво думал, что с момента захода солнца комары уже не будут проблемой, но кровососы тучей роились над его головой, и он замахал руками перед лицом, чтобы не быть съеденным заживо.
– Ты желаешь ей зла, – сказал он.
– Не то чтобы зла, – ответил Рубен. – Просто хочу уехать вместо нее.
– Ну, валяй. Должно быть, комары высосали всю кровь из твоих мозгов.
– Аво-джан, послушай меня. Если в Париж поедет Мина, то она просто неплохо проведет там время – не более того. А если поеду я, то наша судьба может круто измениться. Конечно, ничего нет хорошего в том, чтобы обидеть девушку, но, с другой стороны, нет ничего хорошего и в том, чтобы доживать наши жизни среди деревенских пьяниц в захолустье умирающей империи.
Признательность может быть одновременно и эгоистичной и искренней, подумал Аво. Разве кто-нибудь уступит ему свое место в предполагаемом будущем? Да никто. И уж точно не Мина, которая, как она сама не раз утверждала, не думает о прошлом, но продолжает бояться его. Причем настолько, что спросонья не узнала Аво, когда тот склонился над ее палаткой.
– Я бы не смог так поступить, – сказал он.
– Знаешь, на мокрых камнях очень легко поскользнуться и упасть. Держу пари, что за сезон здесь случается немало вывихов и растяжений. Готов биться об заклад, что…
– А может, Тигран скоро умрет, – заметил Аво. – Страшно такое говорить, но возможно, это произойдет очень даже скоро. Тогда ты займешь его место и возьмешь с собой ученика на следующий турнир. Лет через десять. В принципе, десять лет – это не так уж много. Вообще ничто, по сравнению с комариными укусами.
– Не остри. Все может измениться в одно мгновение, и кому, как не нам, армянам, больше других знать об этом? Понимаешь, каждый в этой дурацкой стране прежде всего – советский человек. Сначала советский, а только потом – русский или украинец. А вот мы – другое дело. Мы прежде всего армяне, и всегда были ими. Мы видели, как создаются и рушатся величайшие империи, как свергались правительства, как в два счета уничтожались целые цивилизации. Ты не хуже меня знаешь об этом. Вспомни Ергата. Сколько лет было его дочери? Десять. Десять лет – это целая жизнь. За это время там, в Париже, среди мыслящих армян, мы сумеем построить свои судьбы. Это единственная возможность. Наш шанс, твой и мой. У меня есть план для нас обоих, настоящий рабочий план. Либо мы остаемся здесь и прозябаем, либо пробуем исполнить этот план. Прямо сейчас. Ведь без тебя я никуда не поеду. Если не выгорит, что ж… Буду работать на заводе вместе с тобой. Научусь какому-нибудь делу и в конце концов сдохну, пришивая пуговицы или отмывая памятники от голубиного дерьма. Я сделаю это ради тебя. Но ведь мы сможем добиться гораздо большего, если ты поможешь мне.
Братья перестали чесаться. Треск хвороста затих, и наступившую тишину наполнили другие звуки. Было слышно, как плещутся волны, нагоняя одна другую и создавая странный неустойчивый ритм.
Оба молчали – лежали с закрытыми глазами, притворяясь, что спят.
Туман. Раннее утро. Погода неяркая, но теплая – словно лампочка в носке. Дети собирали на берегу камни. Это больше напоминало охоту. Они нагибались, изучая свои трофеи, вертели их в руках, подражая отцам, которые примерно так же разминали фильтр от сигарет, и решали, стоящий это камень или нет. Хорошие камни они совали в вязаные сумки, висевшие на плечах. Признанные негодными летели в воду.
Вскоре к ним присоединилась и Мина, одетая в желтый купальник. Почесывая ямочку над ключицей, она забрала волосы под купальную шапочку, однако две непокорные черные прядки все равно выбивались на шею. Дети сразу же стали демонстрировать ей свои сокровища. Мина зашла в море, сделала несколько шагов и поплыла. Навстречу ей катилась волна – девушка поднырнула под нее, и водяной горб рассыпался пеной у ног стоявшей на берегу малышни.
Пока Аво наблюдал за Миной, Рубен устроился у костра. Жена и невестка Тиграна готовили завтрак – выложили на складной столик целую стопку лахмаджунов [9]. Каждая лепешка была бережно проложена пергаментным листом. Рубен и Тигран набрали начинки из кастрюлек, подогрели свои лепешки на огне, сбрызнули лимонным соком и съели в один присест. Грузинское побережье вдруг запахло типичной армянской кухней.
– Ты есть-то будешь? – крикнул Тигран Аво, бродившему по берегу. – Хотя лучше тебя не звать. У меня был дядя – точь-в-точь как ты. Его жене приходилось прятать от него еду.
Все засмеялись, кроме Рубена. Он молча сидел рядом с мастером, жевал и смотрел на море. Аво понимал, что он наблюдает за Миной, – она одна плавала среди волн. Надеется небось, что та вдруг захлебнется.
– Ешьте-ешьте, пока идет, – неловко попытался пошутить Аво. – А я вот думаю все-таки искупаться.
Он быстро переоделся в палатке и прошел мимо собирателей сокровищ, возившихся на берегу. Дети боялись его – уж слишком он был большой, и всю дорогу старались держаться от Аво подальше. Но один из мальчиков, лет семи, все же набрался храбрости и, ухватив Аво за шорты, сказал:
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.