Братья Худяковы - [18]
Что делать?
Правда, они не утонули, но от этого положение не улучшилось: звать на помощь бесполезно — ночью берега совершенно пустынны, до шхуны далеко, а течением их постепенно, но безостановочно несет дальше в море, что видно по белым льдинам, идущим с ними в обгонку.
Да и много ли может выдержать человек в этой холодной, ледяной воде?!
Могучий Павел, с железным характером и стальными нервами сразу взвесил безвыходность положения и приготовился к смерти так же твердо, как жил и до этого крепким стоиком. А Парфений, еще молодой и слабый, не утерпел и закричал…
Каким жалким показался этот робкий испуганный звук замерзающего человека!
До физической боли в сердце стало жаль Павлу умирающего возле него брата, но что он мог сделать?!.. Он решил хотя в последние минуты жизни, хоть на короткие моменты отогреть его душу призрачной надеждой на спасение, и он во всю силу своих легких закричал: — «Помогите!»
Голос его, как рев морского льва, далеко разносился по холодным волнам, ударяясь и разбиваясь на льдинах и пугая табуны уток, которые подлетали к ним, принимая их во тьме тоже за сидящую на волнах утиную стайку…
Утки… дорого, ценой жизни обходились они нашим охотникам!
Было что-то ужасное и роковое в этом, как страшный намек на неотвратимое возмездие за пролитые реки крови в мире безобидных пернатых… Павел именно так и переживал это…
…Вот опять свист проворных крыл, и новая стая уток опускается возле них, сдерживая полет и выставляя лапки, чтобы сесть на воду… но увидев вместо знакомых фигур своих собратий огромную человеческую голову с безумными широко раскрытыми глазами, стая взмывает кверху и пропадает во тьме…
…и новая стая уток опускается возле них…
И так чередовались стаи этих мирных, беззащитных птиц, чтобы снова своим коротким криком страха и свистом крыл как бы бросить жестокий упрек этим, уже погибающим охотникам… И Павел в ужасе ревел:
— Помогите!
И это спасло их…
……………………………………………………………………………………………………………………
На шхуне начали беспокоиться: выстрелы давно смолкли, а охотников не слыхать, не видать.
Стали вглядываться в тьму и прислушиваться к ночным звукам.
И, наконец, внимательное ухо брата Устина уловило отдаленный, едва слышный, человеческий вопль…
Живо в лодку!
И Устин, с работником на руле, выгибаясь на веслах, погнал свою лодку к устью.
Чем дальше они плыли, тем явственнее делались вопли о помощи.
«Пробежали» банку, вот и море, темное, волнующееся, с плывущими по нему белыми льдинами.
В это время крики с моря стали ослабевать, как бы уходя дальше, и, наконец, замолкли совсем…
Оробел Устин: — «Куда плыть, где искать? Пошел пока по взятому курсу».
Ему и в голову не приходило подумать о себе: их лодке грозила не меньшая опасность от волнения, которое усиливалось, а рулевой оказался плохим матросом, так что Устину пришлось самому править и лодкой на веслах, и давать указания рулевому.
Пробовали кричать, но и сами испугались своего голоса, потерявшегося тут же в этом огромном море.
Ответа… конечно, не было.
Скрип уключин, стук льдин в лодку, шум свежего ветра — вот все, что нарушало безмолвие этой страшной ночи, покрывшей черной мантией драму двух человеческих жизней…
………………………………………………………………………………………………………………
Вдруг, не веря своим глазам, Устин увидел на воде черные пятна!
Это были они, наши злополучные охотники, плавающие на своих утках…
Они уже потеряли способность кричать. Они уж находились в том переходном состоянии, граничащем с агонией и смертью, при котором люди теряют рассудок. Только еще проблески инстинкта борьбы за жизнь удерживали их головы кверху, не давая им склониться, чтобы не захлебнуться в окружающей соленой воде.
Приняв их на лодку (утки все полетели в море!), счастливый и радостный Устин, видя пред собою братьев еще живыми, сейчас же повернув лодку обратно, еще сильнее стал налегать на длинные толстые весла, так что они гнулись как трости: торопился скорее доставить потерпевших жестокую аварию дорогих пассажиров на шхуну.
Если обратный путь был более радостный, то он был и более опасный: встречное течение и ветер били в лоб, а льдины то-и-дело били в лодку, как железные тараны.
Долго ли до беды — как-раз течь будет!
Сознавая всю важность и опасность момента и ответственность своей роли в этом рейсе, Устин еще глубже «мочил» длинные весла и выгибал их дугою, зорко следя за тем, чтобы быть готовым к встречному валу или миновать опасную льдину…
Зычно он покрикивал на рулевого при малейшей его ошибке.
А «пассажиры», свалившись на дно лодки, лежали неподвижно, как два тюка, лишь тяжело дыша и по временам издавая стон и неясное бормотание.
И это было к лучшему: сиди они в лодке, они «парусили» бы на ветер, тем ослабляя ее ход. Да и полная их беспомощность давала верную гарантию, что они, в их бессознательном состоянии, не наделают бед.
Дыхание и стоны были для Устина доказательством, что они живы, и он мог более сосредоточенно отдаться своей ответственной и неимоверно тяжелой работе — бороться двумя лопатообразными палками с враждебными в данный момент силами природы.
Оставшийся на шхуне брат Александр, находясь в полной неизвестности, пожалуй, не меньше пережил душевных мук и страха за участь братьев и весь обратился в слух… И вот он, наконец, уловил крепкий голос Устина — это были его приказы рулевому… И Александр немедленно откликнулся радостным голосом.
