Братья-герои - [10]

Неожиданно над головой застрекотала, захлопала крыльями сойка, пересела выше и снова тревожно застрекотала.

Валерий насторожился.

Тишина. Спокойно перекликаются птицы.

Зря заволновалась непоседливая птица, только дрёму спугнула.

Но не сидится сойке: Валерий опять слышит громкий стрекот, трепыханье крыльев.

На той стороне поляны чуть шевелится куст шиповника. Отодвигается ветка, и в густой, сочной зелени появляется лицо немца: белесые глаза, нос в веснушках, выцветшие брови.

Валерий осторожно поднимает карабин, кладет дуло на сук, ловит на мушку врага.

Но стрелять нельзя. Надо ждать.

Немец до пояса высовывается из куста и зорко осматривает поляну. Снизу он не может заметить партизан, что лежат на горке в густой, высокой траве.

Он смотрит минуту, другую. Подает знак. На поляну выползают пятеро фрицев.

Медлить нельзя. Валерий быстро спускается с сосны и крадется по траве.

— Евгений Петрович, на поляне немцы!

— Буди всех. Только тихо. И — в цепь…

Недвижно лежат партизаны в траве. Справа, чуть поодаль от них, за стволом древней сосны, Евгений приготовил гранаты, вложил в них запалы, вынул патроны из запасной сумки — дело обещает быть жарким.

Один за другим выползают немцы из кустов. Их уже около сотни. Пригнувшись к траве, они медленно идут, широким полукругом охватывая небольшую горку на поляне, где лежат партизаны.

Немцы всё ближе. Наши ждут. Уже кое-кто нетерпеливо оглядывается на Евгения: когда же наконец?

Евгений поднимает автомат — это условный знак, — и ружейный залп разрывает тишину.

Немцы откатываются назад. В траве, в кустах шиповника страшным криком кричат раненые, пытаясь отползти к своим.

Новая атака — и новая неудача.

На этот раз немцы молчат около часа. Молчит и горка на поляне.

Вздрагивают кусты. Ящерицами ползут фашистские санитары, оттаскивают раненых.

Горка молчит.

Еще один томительный час. Все тихо. Птицы успокоились и снова весело щебечут на деревьях.

И опять появляются немцы на поляне. Теперь они идут спокойно, во весь рост: видимо решили, что партизаны ушли в горы.

Залп, как огненный хлыст, хлещет по немецкой цепи. Фашисты в панике бегут к кустам. И опять кричат раненые в траве.

Неожиданно справа ударяют сразу два пулемета. Они бьют длинными очередями по горке, срезая пулями пушистые метелки трав и розовые пахучие цветы. Уже стонет первый раненый — у него раздроблено плечо. Пули свистят над головой. Еще на несколько миллиметров опустит пулеметчик ствол — и как ножом срежет партизанскую цепь.

— Валерий, бери троих — и к пулеметам, — приказывает Евгений.

Валерий отползает в сторону. За ним цепочкой ползут его одноклассники. С ними Геня. Они ныряют в кусты шиповника. Колючие шипы вонзаются в тело, рвут одежду, цепляются за патронную сумку, мешают ползти. Дальше — острые камни. Снова кусты шиповника. И наконец — густая трава.

А пулеметы продолжают бить по горке. Надо спешить.

До пулеметов остается шагов тридцать. Ребята вскакивают и бросают гранаты. Четыре взрыва слились в один. Пулеметы заглохли.

Ребята быстро ползут по траве. Им наперерез уже бежит группа немецких автоматчиков. Но тут снова оживает горка на поляне: это Евгений прикрывает огнем отход смельчаков…

Наступает вечер. Догорает заря. Плавятся в лучах вечернего солнца стволы сосен. За рекой все залито красным, оранжевым, синим светом, а сзади, на горе, стоит горный ельник, острый, точеный.

Тишина. Но немцы здесь, рядом. Широкой подковой залегли они вокруг лесной поляны. Они отрезали наших от единственной удобной дороги по склону горного кряжа, преградили им доступ к реке и прижали к горам — к дикому нагромождению скал и ущелий. Остается лежать на этой поляне окаймленной кустами шиповника, и выбирать одно из двух: или выходить под перекрестный огонь пулеметов, или умирать от жажды.

Отряд в мешке.

ВОДА!

Четвертые сутки лежат партизаны, четвертые сутки без воды.

Все так же щебечут птицы на деревьях. Сладко пахнут цветы. В мареве стоят далекие хутора. Поет река под горой. И от этого тихого журчанья струй путаются мысли и жажда ощущается еще мучительнее, еще острее. Кажется, только несколько капель воды — и тело снова станет сильным и можно будет уйти в горы и вырваться из этой гибельной западни.

Но воды нет. Трижды пытались смельчаки спуститься к реке, и трижды пулеметные очереди накрывали их у самых кустов. А тут, как нарочно, ночи лунные и светлые, как день. И люди недвижно лежат под соснами. Играют солнечные блики на траве. И все так же, словно дразня и насмехаясь, журчит река.

Утром Евгений нашел в дупле старой лиственницы маленькую лужицу затхлой темнокоричневой воды. Он намочил в ней платок и дал раненым по нескольку капель. Вода пахла сыростью и гнилью. Но раненые глотали ее так, как знатоки смакуют драгоценное старое вино.

Сейчас нет даже этой воды. Люди лежат недвижно в траве и смотрят, как плывут по синему небу легкие белые облака. Хотя бы дождь, маленький, короткий дождь! Но дождя нет. Пересохло горло. Даже шопотом сказанное слово вызывает острую, режущую боль. Мутится рассудок. Некоторые бредят.

— Иду, Евгений Петрович. Лучше от пули умереть, чем этак мучиться.

Иван Тихонович прикрепляет к поясу несколько фляжек.