Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг. - [224]
Дороги очень дурны, вчера целый день шел мокрый снег; сегодня немного подмерзло. Я полагал, что государь поедет, но не думал, что так скоро. Мы здесь только успели на него взглянуть.
Нет, брат, я с тобою насчет оклада никак не согласен. Ты полагаешь, что 5000 не много за службу 30 лет, тогда как ты не одни 5000 считать должен, а все, что получаешь по месту. При этом гоняться за столовыми – непременно бы дало повод всем кричать; да я уверен, что и князь бы не одобрил такой просьбы. Нам остается только благодарить Бога, а не делать новых претензий и просить Его продолжать к нам Свои милости. О службе нечего и говорить: не мы одни так служим, у иных и больше трудов, но не так отличены, как мы. Ты думаешь, что нет завистников; а я так тебе скажу, что их много и что не один донос на нас подавали, то есть подкидывали то в Сенат, то к Бенкендорфу, мало ли к кому! Конечно, они безымянные и совершенно неосновательны, но не забывают в них говорить о доходах и проч. Тогда еще более бы мы стали возиться, если бы слышали, что ты получил еще столовые деньги, не ставя в счет, что отказался от деревни. Я тебе сказал откровенно мое мнение, а впрочем делай, как сам лучше знаешь.
Константин. С.-Петербург, 30 октября 1834 года
Обед вчера у его высочества был очень приятный. Были только князь Ливен, Чичерин, Полетика и дежурный адъютант. Великий князь был очень весел, много шутил, рассказывал анекдоты, смеялся; после обеда курили, разговаривали, так что я уже в девятом часу домой приехал. Сказал мне, что получил от тебя письмо, очень милостиво говорил о Сашке, о Косте, по обыкновению, хвалил Москву. От него первого я узнал, что государь, выехавший в шестом часу вечера, на другой день в 9 часов утра был уже за 240 верст отсюда. В эту погоду очень скоро. Через фельдъегеря велел сказать князю нашему, что лошади не так-то хороши. Немудрено, что в ненастное время и по тяжелой дороге они несколько и изнурены, а так как не знали о проезде его величества, то не могли и дать им отдохнуть наперед.
Я за Брокера рад хлопотать, но очень боюсь, чтобы не было уже кого-нибудь в виду. На это место множество всегда охотников, которые не дремлют; еще не очистилось, а они уже тут со своими искательствами. Я бы очень советовал просить графиню, она даже и верно будет ходатайствовать за доброго человека. На место Багреева – Кушелев-Безбородко директором, нужно и его согласие, и, я чаю, и представление, а если ему графиня скажет слово, то он все сделает: тогда и графу будет легче, ибо останется только согласиться на представление. По всему этому я советую тотчас к ней писать, а если Брокер ее знает, – и самому Брокеру. Также Фавст может попросить камергера, своего знакомого, дабы он напомнил графине (забыл, как его зовут). Между тем я, с своей стороны, также хлопотать буду и душевно буду рад, если Брокеру достанется это место. Не зевайте вы сами.
Константин. С.-Петербург, 2 ноября 1834 года
Воронцов мне пишет, что он почти сладил в Крыму покупку для Марицы [то есть жены К.Я.Булгакова Марии Константиновны]. У нее был капитал маленький, на который он ей покупает там место, принадлежащее барону Беркгейму, где виноградные сады, с которых он получает изрядный доход, между тем как здесь она только 4 процента получала из банка. Это место, или, лучше сказать, сад, на южном берегу, коим все восхищаются. Цена 60 000, именно столько, сколько у нее было; да надобно будет еще на разные устройства прибавить тысяч пять, вина же Беркгейм продал в сем году тысяч на десять. Я говорил с Башмаковым и с другими крымскими жителями; они не понимают, как может Беркгейм так дешево продать. Воронцов пишет, что и там все удивляются. Дай Бог хоть раз в жизни сделать хорошее дело!
Константин. С.-Петербург, 7 ноября 1834 года
Ну уж братья Эйхгорны; старшему, я думаю, лет четырнадцать, не больше, а младшему десять. Они давали вчера концерт, играют оба на скрипке. Особливо старший подлинно феномен. Дайте ему более силы, которой он, по молодым летам своим, еще иметь не может, так будет он второй Паганини. Мы ездили его слушать и были, как и вся публика, восхищены. Театр был набит. Я уверен, что всякий раз, что они будут играть, будет то же. В Лондоне он давал 40 концертов, в Париже, кажется, 30, и с величайшим успехом, да и заслуживает того в полной мере.
Я был сегодня с докладом, сейчас от своего князя приехал. Он имеет известие о государе. Его величество прибыл благополучно в Берлин в четверг, 1 ноября, менее нежели в 5 суток. Это чрезвычайно скоро по теперешним дорогам. Слава Богу! Его там никак не ожидали, ты можешь себе представить всеобщую радость и восхищение.
Константин. С.-Петербург, 10 ноября 1834 года
Я был вчера на балу у контролера Хитрова, бал был славный. Ожидали великого князя, но его высочество еще нездоров; у него чирей на спине, от которого он очень страдает; вчера, однако же, прорвался, и ему уже было гораздо лучше. Я играл в карты и приехал домой в половине первого. Тут надобно было изготовить еще разные бумаги по путешествию императрицы, послать их сегодня пораньше к князю подписать, отчего я и лег поздно.
Переписка Александра и Константина продолжалась в течение многих лет. Оба брата долго были почт-директорами, один – в Петербурге, другой – в Москве. Следовательно, могли они переписываться откровенно, не опасаясь нескромной зоркости постороннего глаза. Весь быт, все движение государственное и общежительное, события и слухи, дела и сплетни, учреждения и лица – все это, с верностью и живостью, должно было выразить себя в этих письмах, в этой стенографической и животрепещущей истории текущего дня. Князь П.Я.
Переписка Александра и Константина продолжалась в течение многих лет. Оба брата долго были почт-директорами, один – в Петербурге, другой – в Москве. Следовательно, могли они переписываться откровенно, не опасаясь нескромной зоркости постороннего глаза. Весь быт, все движение государственное и общежительное, события и слухи, дела и сплетни, учреждения и лица – все это, с верностью и живостью, должно было выразить себя в этих письмах, в этой стенографической и животрепещущей истории текущего дня. Князь П.Я.
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.
Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда были женщины! Красота, одаренность, дерзость, непредсказуемость! Их вы встретите на страницах этой книги — Людмилу Вилькину и Нину Покровскую, Надежду Львову и Аделину Адалис, Зинаиду Гиппиус и Черубину де Габриак, Марину Цветаеву и Анну Ахматову, Софью Волконскую и Ларису Рейснер. Инессу Арманд и Майю Кудашеву-Роллан, Саломею Андронникову и Марию Андрееву, Лилю Брик, Ариадну Скрябину, Марию Скобцеву… Они были творцы и музы и героини…Что за характеры! Среди эпитетов в их описаниях и в их самоопределениях то и дело мелькает одно нежданное слово — стальные.