Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг. - [195]

Александр. Москва, 9 августа 1833 года

Твое замечание касательно скудости средств на сиротское отделение весьма основательно, а я эту статью в Волковой биографии переменю; что касается до другой статьи, оканчивающей биографию, то и моим ушам противно было слово «гражданин», но я не знал никак, чем заменить.

Слова: «чиновник», «лицо», «обыватель» не шли. Впрочем, я это переменю или вовсе вымараю. Увидим, что скажет граф Александр Христофорович. Я уверен, что в Москве славно разойдутся 500 экземпляров, ежели и не на 1000 р., полагая цену 2 р. 50 к.; а деньги вырученные отдам Софье Александровне для употребления в пользу бедных, особенно покойному ее мужу известных.

Константин. С.-Петербург, 10 августа 1833 года

Государь должен был вчера вечером отправиться. Да благословит Всевышний путь его! Великий князь утром очень рано ездил в Петергоф и вечером возвратился. На Каменном острове нет флага; следовательно, его высочество в городе. Императрица сегодня переехать изволит в Царское Село, куда мой князь уже отправился. Он будет приезжать сюда только ради совета, к понедельнику, после совета будет для моего доклада приезжать ко мне на дачу, а там – обедать у Блоома и опять в Царское Село.

Александр. Москва, 10 августа 1833 года

Насилу ноги таскаю: так я устал, мой милый и любезнейший друг. Одни приуготовления меня замучили, а тут надобно было еще и танцевать, а я отвык, давно не прыгал; но зато праздник совершенно удался, только Ольги явно недоставало. Все, начиная с его высочества, о том сожалели. Теперь я еще более сожалею, что балик не был отложен дня на три: Ольга успела бы приехать, мы бы позвали лишних 50 человек (было и место, и чем потчевать, всего премного осталось), и может быть, и ее высочество с великим князем удостоила бы нас своим присутствием. Я сказал его высочеству, что одного недоставало для нашего совершенного счастья. – «Что такое?» – «Присутствия великой княгини». – «Зачем же ты не позвал?» – «Мы не смели, ваше высочество». – «Что за слово – «не смели»! Почему?» – «Во-первых, великая княгиня не совсем здорова…» – «Она бы не стала прыгать, как мы, и долго бы не могла остаться, но верно бы приехала». Это было слышано, и дамы стали меня мучить – повторить вечер; но я, верно, не сделаю сего: ничего так не боюсь, как докучливости.

Ну, сударь, дом был славно убран, чисто, во всех комнатах лампы Моперта, на кои все любовались, а зала была освещена свечами; могло бы быть еще светлее, но и так с лишком 80 свеч горело, никто дома не узнавал.

Ты помнишь комнату, бывшую у тебя столовой и которую отдал я Трескину; чтобы закрыть дверь эту, мы сделали гору из прекрасных цветов; в этой густой зелени шарлатан наш Ванюшка навязал всякую всячину, розанов и других деланых цветов. Это богатство и разнообразие изумляло всех, а я уверял, что мне надавали пропасть горшков из Горенок; наверху этой горы повешен был портрет императора в золотой рамке с короною, окруженный большим лавровым венком. Большие окна овальной залы голы, без гардин; мы их украсили гирляндами в виде буквы «М» из дубовых листьев. Это «М» (Михаил) играло большую роль и делало большой эффект.

Лестница была вся в цветах также. Пашка был опять на своем месте, и великий князь заметил, что он не забыл его замечания и чести ему не отдал. Все гости были уже тут, великий князь приехал в половине десятого и тотчас начал обходить всех дам, поговорил с Иваном Ивановичем Дмитриевым, с князем Сергеем Михайловичем Голицыным, потом пройти изволил в «турецкую», где сидели, как гарем, все мамзели и молодежь. Наташа подошла спросить: позволит начать танцы? «Я здесь для того, чтобы делать, что мне прикажут». – «Соблаговолите, ваше высочество, подать нам пример».

Начались польские, кои долго продолжались, ибо его высочество ни одну почти даму не хотел оставить, не сделав ей чести с нею танцевать; потом начались танцы, кои продолжались беспрерывно до ужина, то есть до трех часов утра. В это время изволил его высочество уехать, повторяя, что он провел вечер весьма приятный, и благодарил нас очень. Два раза вальсировал с Катенькою и вообще был очень весел, свободно и милостиво разговаривал с особами, ближе к нему стоящими, не разбирая чинов.

Ужин был славный и на 90 человек, а было менее половины. Мы пили за здоровье его высочества; после ужина начались уже не танцы, но истинные фарсы. Сперва присутствие дорогого гостя удерживало всех, никто не садился даже в котильоне, а тут уже пошла республика, молодежь же имела шампанского сколько душе угодно.

Вот, кажется, главное тебе рассказал, мой милый друг; я заспался сегодня, а дела еще много, к тому же княгиня Татьяна Васильевна просит к себе, имея какую-то нужду до меня, – съезжу на минуту. Теперь сделай мне одолжение и дай письмо мое и все это прочесть Косте и Вяземскому. Все это повторять им было бы невозможно для меня. Все почти о Косте вспоминали; то-то бы он хозяйничал и отличался!

Константин. С.-Петербург, 11 августа 1833 года

Вчера спустили здесь корабль в присутствии государя. Жена ездила смотреть и в восхищении. Мне не удалось: я в это время спускал не корабли, даже и не змей, но бумаги. Здесь полагают, что великий князь выедет от вас прежде пятнадцатого. Будем ожидать.