Братство охотников за книгами - [49]

По мере того как Вийон и его спутники продвигались, природа вокруг, казалось, лишалась живительных соков. Растительность становилась низкорослой и чахлой, все меньше попадалось на пути деревень, а те, что встречались, выглядели все более бедными, поля — более каменистыми. Сначала исчезли кирпичные дома, затем глиняные, потом и те, что были слеплены из грязи, смешанной с соломой. Теперь на склонах холмов виднелись лишь шатры. Хотя жара стала еще сильнее, сухой воздух приятно обволакивал легкие, очищал их. В день путники проходили не слишком много, впрочем, идти стало почему-то легче.

Авиафар и Айша шли уверенным твердым шагом, словно по главной улице города. А вот Вийон спотыкался, качался из стороны в сторону, как дрейфующая лодка. Он чувствовал в душе пустоту, и это ощущение становилась сильнее день ото дня по мере того, как они продвигались на юг. Словно ткань его прошлого распускалась петля за петлей, расползалась на лоскуты, рвалась о колючие кусты, растущие вдоль дороги. Сожаления и надежды исчезали, их уносил ветер, сжигало солнце, как если бы Вийона мало-помалу обирал невидимый вор. Порой Франсуа растерянно оборачивался, всматривался в пустыню, будто пытаясь разглядеть в знойном мареве грабителя, завладевшего его душой. Птицы, кружившие в небе, архары, тщетно пытавшиеся отыскать тень на солнечном склоне, скорпионы, шнырявшие между колючими кустарниками, были безмолвными сообщниками этого бродяги-вора, который не показывался на глаза. Франсуа лишь чувствовал его обжигающее дыхание — то издалека, то совсем близко, в зависимости от прихоти ветра. Когда они подошли к высокому мысу, присутствие похитителя душ сделалось еще явственнее. Вийон почти осязал его в горячем воздухе, давившем на него и стеснявшем дыхание. И вот преступник вдруг возник по ту сторону плоскогорья.

Авиафар и Айша наблюдали за Франсуа, давая возможность ему самому преодолеть нахлынувшую волну одиночества и безмолвия. Почувствовав головокружение, он наклонился, пытаясь в этом безграничном пространстве взглядом отыскать хоть какую-нибудь опору: камень или куст. Затем выпрямился, решив встретить опасность лицом к лицу. Он тщетно напрягал зрение, стараясь различить черты противника, но никто не нападал на него, чтобы обокрасть.

Опьяненный пространством, одурманенный светом, он раскинул руки и принялся вращаться на месте, перемешивая ладонями воздух, словно пытаясь заключить в объятие бесконечность. Почти танцуя, он приблизился к Авиафару и доверительно прошептал, что в этих местах ему недостает таверны. И затем, стыдясь собственного сарказма, внезапно поклонился: сняв треуголку и изобразив реверанс, он почтительно поприветствовал величественное пространство. Вид у Авиафара был весьма довольный. Закрытость Франсуа пугала его, но руководитель братства ее предвидел. Не зря в разговоре с Гамлиэлем он настаивал на том, что путь должен быть извилистым, чтобы подготовить Вийона, постепенно приобщить его к окружающему. Это был безошибочный прием. Сначала долгое путешествие пешком, чтобы француз избавился от пустых, бессмысленных рассуждений, освободился от неотступно преследовавших его призраков. Затем бесцельная прогулка, чтобы рассеять его недоверие, чтобы он оказался готов выйти на открытый простор. И затем резкое, внезапное соприкосновение с пустыней и его новой судьбой.

Вийон, осознавая, какую шутку с ним сыграли, не особо сопротивлялся. Эта земля наконец приняла его. Скоро он исполнит то, ради чего пришел сюда. И это отнюдь не миссия Шартье и не задание охотников за книгами, это его собственное дело. Впрочем, он понимал: эта страна меньшего от него не ждет. Он чувствует себя здесь как дома, несмотря на все ее тайны и недомолвки. Это родина пророков и псалмопевцев, неотесанных мужиков и падших ангелов, самого глубокого отчаяния и самых безумных мечтаний. Она открыла ему свои двери, подарила самую прекрасную из своих дочерей и привела в эту пустыню, потому что Вийон — тоже мужлан и псалмопевец и в каком-то смысле проповедник. Он должен оправдать ожидания. Епископы и короли, эмиры и раввины, неважно. Он сумеет провести любого. Если что отныне и имеет значение, так это подвиг, который вновь сделает его хозяином своей судьбы. Скандальная поэма, какое-нибудь громкое преступление, хитроумное мошенничество? Благодаря чему Франсуа де Монкорбье, более известный под именем Вийон, войдет в легенду — благодаря его собственному завещанию, созданному втайне, или завещанию Христа, вырванному из когтей ханжей и святош, которые удерживают его здесь в заложниках?

Авиафар мысленно поздравил себя: как легко парижанин прошел испытание! Хотелось даже пожать ему руку. Но Вийон уже решительно шагал вперед, он первым начал спуск, ему не терпелось проникнуть в неведомое царство. Песчаная дорога, по которой он так радостно шел, вела его в край с нечеткими границами, нетронутыми дюнами, лежавший вдалеке от проторенных путей.

Этот таинственный завораживающий мир бросал человеку вызов не одно тысячелетие. Но был и другой, огромный и дикий, с которым человек еще не встретился лицом к лицу. Его двери приоткрылись — как и предполагал глава братства в тот момент, когда Франсуа переступил порог этого мира.