Братство охотников за книгами - [42]

*

Фуст неподвижно сидел на скамье, ожидая, когда его позовут. Король еще не объявил, какие собирается принять меры. Он не отдал никакого приказа, только любезно поблагодарил собеседников и шепотом произнес наставления адъютанту. Постепенно придворные и военные разошлись. В зале заседаний становилось все темнее и холоднее. На месте остался только епископ Парижа. Когда все вышли, Гийом Шартье завязал неслышный разговор с сувереном. Его величество, который до сих пор казался бесстрастен и невозмутим, наклонился, чтобы лучше слышать, несколько раз он перебивал епископа, даже грустно улыбался, и его улыбка напомнила Фусту улыбку Франсуа.

Когда книгопечатника пригласили наконец присоединиться к разговору, он с трудом поднялся, опираясь на палку, и приблизился к трону. Он склонился перед королем, довольно неуклюже попытавшись изобразить реверанс, и передал ему заверения в искреннем почтении из Иерусалима. Это привело Людовика в некоторое замешательство, он вдруг вспомнил, не без смущения, что ведет переговоры с евреями. Должен ли он рассматривать это выражение почтительности как обычную учтивость, неизменную часть протокола, или же это проявление высокомерия, и тогда следует оскорбиться? С каких пор эти нечестивцы без земли и родины имеют послов? Да, он совершенно не доверяет своим придворным, даже собственному брату. Но евреи? Они помогут ему ослабить власть папы, а затем, вероятно, попытаются поколебать и его собственную. Хотя хозяева Фуста были рекомендованы Медичи, Людовик XI подозревал, что они метят куда дальше Флоренции или Парижа. В своей жизни он знавал не слишком много евреев: ростовщики, которые были богаче, чем Крёзы, один врач из Толедо, который вправил ему вывих плеча, ну и несколько несчастных, публично сожженных на площади.

*

Фуст постарался как можно доходчивей изложить замысел братства. После процессии представителей высшего общества, которую он только что имел возможность наблюдать, Фуст не знал, как заговорить о «книжной войне». Чтобы ослабить папский трон, не развязывая серьезный конфликт, братство тщательно отобрало тексты, которые следовало распространить. Но прежде надлежало изменить сами книги: форму, вес, внешний вид. Их следовало освободить от оков монастырей и коллежей. Печатники, граверы, брошюровщики, торговцы вразнос сделают их более удобными, легкими, более дешевыми. И гораздо менее серьезными. Вместо того чтобы в открытую атаковать схоластику, они сметут ее сочинениями всех жанров: это будут рассказы о путешествиях, сочинения по физике, трагедии и фарсы, учебники по алгебре и инструкции к обработке металлов, исторические хроники, сказки и легенды. Но главное, книгопечатники будут содействовать распространению французского, итальянского, немецкого. Латынь перестанет быть священным языком, а станет просто языком Тита Ливия и Вергилия.

Гийом Шартье слушал благосклонно. Ослабляя влияние Рима, французское духовенство упрочивало свои позиции в королевстве. Имущество Церкви окажется наконец полностью в ее владении, а не в карманах папы. А поскольку мятеж баронов повлечет за собой неизбежные расходы, королевская казна попадет в руки духовенства. Таким образом, епископ Парижа станет одновременно властителем дум и главным придворным казначеем.

Король принялся ласкать псов, своего мнения относительно предложенной стратегии он высказать не соизволил и жестом отпустил Фуста. От его безразличия, напускного или нет, старому книгопечатнику стало не по себе. В канделябрах таяли свечи, и зал погружался в темноту. Когда Фуст в сопровождении дворецкого направился к выходу, Людовик XI наконец заговорил. Немец обернулся, готовый внимательно выслушать.

— Передайте Иерусалиму, чтобы о мессире Вийоне хорошенько заботились.

Айша сидела на краю колодца, так ей было прохладнее. Перед ней стоял Франсуа. Когда она взяла его за руку, ладонь наполнилась теплом, жгучим и сладостным.

— Ты и вправду такой хороший поэт, как говорят?

Наивный вопрос Айши заставил Франсуа улыбнуться. Он поднял голову и долго рассматривал женское лицо.

Вийон думал о том, что эта кочевница оказалась рядом с ним не случайно. Каждый раз, когда он хотел удержать ее, она противилась. Или притворялась? Он знал: она не просто приманка, она его проводник по этим узким тропинкам и пересохшим речным руслам. Или колдунья на жалованье Гамлиэля.

Айша погладила Франсуа по щеке, прогоняя сомнения и тревоги. Может быть, догадываясь о его подозрениях, она хотела его отвлечь? Вполне возможно. Но почему не дать себе передышку? Прижав Айшу к себе, он поцеловал ее в лоб. Вийон не мог долго сопротивляться женским чарам, хотя бог знает, сколько горя в жизни принесли ему женщины.

Притаившийся в темноте одинокий зритель мысленно рукоплескал этому зрелищу. Вжавшись в невысокую стену, окружавшую монастырский дворик, Колен воздал должное ловкости, с какой дикарка из пустыни обуздала вольнодумца из парижских предместий.

*

В трапезной слышался громкий гул голосов. Настоятель достал из погреба лучшее вино и из стоящего на столе бочонка до краев наполнил керамический кувшин. Он весело напевал, глядя, как течет божественный нектар. Федерико о чем-то шушукался с Медаром, который по-прежнему был крайне недоволен выбором сочинений, предназначенных для отправки во Францию и Италию. Более прочих он осуждал «Завещание» мэтра Вийона, находя его незначительным и легкомысленным. Монаха возмущало и название стихотворения. Завещание — это завет, но есть лишь два Завета: Ветхий и Новый. Какая нужда в третьем?