Братство охотников за книгами - [38]

Кто же такая эта Айша? Вирсавия? Магдалина? А может, она как раз и есть лицо страны, которое он тщетно пытался представить с той самой минуты, когда впервые вступил на ее почву? Она безмолвна, как и Святая земля. Она ее таинственная сообщница, сестра. У нее те же нежные очертания, чистая кожа, чарующий взгляд. И такой же кроткий нрав. В отличие от верующих, молящихся горячо и пылко, от воинов, что всегда стоят на страже, от завоевателей и созидателей, Айша не ведет себя как хозяйка этих мест. Вот она молча сидит на корточках под оливковым деревом у пересохшего русла реки. Она прибыла из другого мира, огромного и далекого, лежащего по ту сторону Атласских гор, где гордые люди проживают простую жизнь, полную лишений и изнурительного труда. Не имея в собственности даже крошечного клочка земли, они мерят шагами огромные пространства камня и песка, очерчивая невидимую территорию своими следами, которые тотчас же стирает ветер.

*

Насытясь, отец Поль решил возблагодарить Господа. С непомерным пафосом толстый монах принялся горланить молитвы, особо выделяя окончания тактов с тем, чтобы присутствующие присоединились к нему. Все, вторя молитвам, почтительно обернулись к поющему толстяку. В этом преисполненном благоговения гуле никто из паломников не заметил, что под столом двое путников взялись за руки.

С наступлением темноты раввин Гамлиэль покинул синагогу. Он шел, приветствуя молящихся, раздавая милостыню многочисленным нищим на улицах Цфата, благословляя маленьких детей, склоняясь в почтительном поклоне перед стариками. Теплый вечерний воздух благоприятствовал беззаботной прогулке. Однако ему надлежало незамедлительно приступать к учебе, а не беспечно фланировать, наслаждаясь мирным покоем сумерек. Впрочем, это было не единственным нарушением закона, да простит Бог молодого раввина. В свои тридцать лет он все еще был холост. Ему обещана рука дочери гаона[8] из Явне. Ей уже двенадцать. Но он не стал ждать ее, дабы вкусить плотских радостей. Тора вполне терпимо относится к соитию с проституткой. А моногамия установлена мудрецами совсем недавно, и евреи ее пока не соблюдают.

Его образ жизни порой приводит паству в недоумение. Людям не раз доводилось слышать, как он поет и танцует в одиночестве в своем кабинете, как разговаривает с книгами, как горланит псалмы, обращаясь к звездам. Случалось, что он неожиданно исчезал, никого не предупредив, лишь оставив какие-то инструкции секретарю. И так же неожиданно появлялся несколько дней спустя, войдя в ешиву, где он учительствовал, и начав урок ровно с того места, на котором закончил. Он хвалил прилежных учеников, бранил нерадивых, которые, воспользовавшись его отсутствием, ленились и грезили, причем никто не понимал, как мог он безошибочно отличить одних от других.

Его ученики не догадывались, что он читал Евангелие вместе с отцом Полем. Еще он знал наизусть последние слова Христа, которые братство тайно хранило у себя в подземелье. Он добросовестно изучил их и не нашел ничего, на что можно было бы возразить. Ничего, что противоречило бы его собственной вере. Если бы не эта Троица! Как же она раздражает!.. Не будь ее, братство предало бы гласности это последнее послание, пронзительное завещание, продиктованное Иисусом первосвященнику Анне перед самым заключением под стражу. Уже много веков Церковь тщетно разыскивает этот документ. И вот Гамлиэль получил приказ сообщить о его существовании двум разбойникам, прибывшим из Парижа. Колена опасаться нечего. Но бог знает, как распорядится этими сведениями Вийон. Он может сорвать все дело, если вздумает, например, отомстить за тюремное заключение, которому его подвергли, чтобы испытать.

Братство рассчитывает на хитрость Франсуа. Понятно, что Вийон не станет слепо следовать указаниям Гийома Шартье. И тем более приказам Иерусалима. На то и расчет. Тайный и незримый руководитель охотников за книгами не соизволил раскрыть свой план Гамлиэлю, но раввин догадывался, что Вийон — одна из его ключевых фигур.

Гамлиэль шагал по спящим улицам, впервые усомнившись в своей миссии. Достигнув порога своего дома, он остановился у крыльца и долго стоял, шепча молитву. Плотная туча проплыла над Цфатом, закрыла собой луну и погрузила город во тьму.

Приложив ко лбу руку козырьком, с вершины колокольни монгол-часовой всматривался в долину. На горизонте появились четверо путников. Первый придерживал подол стихаря, мешавшего ему идти. Он шагал бодро, прокладывая себе путь прямо сквозь колючий густой кустарник, и след был широкий, как от запряженной волами повозки. Узнав походку настоятеля, которую не спутаешь ни с чьей другой, наемник покинул пост и побежал предупредить Медара.

Блестящий череп отца Поля вынырнул из зарослей у скалы лишь ближе к вечеру. Оказавшись в монастырском дворе, запыхавшиеся путники первым делом откинули капюшоны, и глазам изумленных монахов внезапно предстало обрамленное блестящими волосами нежное лицо молодой женщины, закутанной в плащ их ордена. Двое других были Вийон и Колен.

Поль обнял Медара, крепко стиснув его в объятиях. Карлик болтался в двух футах от земли, пытаясь освободиться и обрести твердую почву под ногами. Федерико держался чуть в стороне. Он протянул руку Колену, который тут же сделал угрожающий жест, явно собираясь ударить. Флорентинец ловко увернулся, отступил и сунул руку под накидку. Колен мгновенно принял боевую стойку, готовый отвести удар кинжала, но Федерико равнодушно повернулся к Франсуа и протянул ему книгу с крыльями бабочки на переплете, ту самую книгу, за «кражу» которой они с Коленом оказались в тюрьме. Вийон не пошевелился. С почтительным поклоном возвращая том, итальянец усмехнулся так же хитро, как и в тот, первый, раз, словно замышлял новую каверзу. Франсуа собрался пнуть его, целясь коленом в пах, но Федерико отвел удар при помощи книги. От толчка прозрачная бабочка вспорхнула с обложки и какое-то мгновение парила, уносимая ветром, словно улетая навсегда. В красноватом отблеске заката пламенели крылья. Она еще немного покружилась и плавно опустилась на кучу соломы. Федерико и Вийон одновременно наклонились, чтобы поднять ее, и столкнулись лбами. Федерико первым удалось подхватить бабочку, он попытался вновь поместить ее в кожаный кокон на обложке, но у него ничего не получилось. Он почти смущенно улыбнулся: