Брат Солнца - [20]

 И вновь никакой реакции. Тогда он попрощался, сказал, что через некоторое время свяжется и  вышел.

 Брезгунов закрыл за ним дверь и стал подниматься наверх. Его супруга посмотрела на него и сказала:

  - Надо было ему все рассказывать. Все!

  Он обернулся и немного передразнил ее интонации:

  - А еще МЕНЯ дураком называла…

  - Но ведь он может ничего не найти…

  - Не волнуйся, оттуда, - он поднял палец кверху, - нам ничего не угрожает, - я тих как агнец божий…

 Это ее и раздражало и успокаивало одновременно…

 Выйдя от Брезгуновых, Бусыгин направился к тальнику, который он видел через отверстия в стенах туалета. Здесь, на задворках, продолжалась дорога, которая была и за домом Вереницыных. На самом деле это была не дорога, а просто накатанные колеи, оставшиеся от машин, которые сворачивали с трассы и проезжали «по задам» к месту купания на старице или еще дальше – далеко за деревню – к реке. Этим летом купаться ездили мало, поэтому трава даже в колеях была непримятая. С первого взгляда было видно, что по обочине сто лет никто не ходил. Луговина местами была прибита ветром и дождем, но ни одной характерной для человечьих следов примятости на ней не было.

 Значит, стреляли с дороги. Анатолий Михайлович обернулся на уборную на участке Брезгуновых и мысленно проследил линию выстрела до пересечения с дорогой. Без сомнения все это, причем более качественно, проделала и следственная группа. И, очевидно, пришла к тому же выводу, что и Бусыгин: тот, кто стрелял, не делал никакой засады. Он просто пришел, прицелился и бабахнул.

 «Странно, - подумал бывший следователь, - как он разглядел ночью уборную? Как нашел гильзу?» По самому выстрелу было много несуразностей и ему тоже, как и Сане, начало казаться, что это Брезгунов сам выстрелил в уборную, а потом  раструбил об этом по всем доступным каналам. А дальше должна была начаться какая-то политическая игра. Судя по тому, что он шагу без команды не сделает, кто-то направил его на этот путь.

 Но ведь у Брезгунова был страх! Это сейчас он более-менее спокоен, а ведь даже вчера этот страх был заметен! И они нашли его, Бусыгина, отследили и упросили добраться до истины! А ведь в случае самострела истина-то им как раз не нужна! Значит, выстрел все-таки был.

 «Профессионал? – продолжал рассуждать он, осматривая предполагаемое место выстрела, - непохоже. Уж если стрелять ночью – то в дверной проем или – через окно – когда он спускался по лестнице. А где ствол, гильза? Где-нибудь здесь, в траве? Непохоже… Тут все на виду. Может быть, все это лежит на дне старицы? Но как он смог – ночью, при криках Брезгунова, на нервах добраться до старицы и не наследить, не помять травы? Фонарик тут ведь не включишь. Просто бросил? А если бы промахнулся? И где следы? Допустим, его ждала машина – где? Если на задворках, - то ее бы увидела вся деревня. Да даже если бы она просто встала на трассе – тоже наверняка кто-нибудь заметил бы».

 Да, пока непонятного было много… Надо бы поспрашивать местных, но пока Бусыгин не знал, как ему заняться этим делом. Ну, проведет он одну беседу – сыграет дурачка, - ну, вторую, но уж на третий-то раз точно догадаются, чем он занимается. И тогда – пиши пропало: тут через две семьи на третью мужики сидели – кто за что. Мало того, что слова потом из них не вытянешь, так и жизнь после этого совсем по-другому пойдет… Эх, зачем ему все это было нужно…

 Он решил для начала все обмозговать, а пока… Пока можно пойти поговорить с этим парнишкой, Вереницынским сыном. Он, похоже, не знает ничего, зато с местными контакт у него пока не очень. Да и надо с чего-то начинать, в конце концов…

 «Стирать всегда, стирать везде. Стирать – и никаких гвоздей, - вот лозунг мой, - и солнца!» - вертелось в голове у Артема.  Стирка, а не странный выстрел в депутата районного парламента занимала его начинавший потихоньку отдыхать мозг.  Проснулся он в тот день удивительно рано для себя – полдесятого. Светило солнце; он вспомнил свои вчерашние неприятные ощущения от заношенной уже одежды, - и решил наскоро постирать. Однако «наскоро» не получилось. Он умывался, завтракал, вытаскивал тазы, набирал и грел воду, - и все это время в голове его вертелось слово «стирать» и влезало во все тексты, которые только удавалось вспомнить. Тогда он замирал и декламировал про себя что-то вроде:

 «Благословляю вас в дорогу

 Вослед врагам, должно, найдутся и друзья.

 Стирайте там, где можно, Слава Богу,

 И уж конечно там стирайте, где нельзя!»

 Потом он тихо посмеивался над этой ерундовиной, проговаривал ее еще пару раз, находил в ней новые смысловые оттенки и, наконец, сосредотачивался на деле. Поэтому стирка не прошла еще свою первоначальную фазу, когда из-под яблонь раздался голос Анатолия Михайловича:

  - Привет, Артем! Стираем?

 Вереницын, только что решивший взяться за кардинальную переработку «Евгения Онегина» и бормотавший первые нетленные строки -

 «Мой дядя, самых честных правил,

 Стирал, не в шутку занемог…» - вздрогнул и повернулся к гостю с мокрой майкой в руке.

  - Здрасьте… Стираем… - он растерянно смотрел на Бусыгина, медленно переключаясь со стихосложения на серьезный, видимо, разговор.