Брат и сестра - [75]

Но хмурь не вязалась со здоровым, излучающим энергию и бодрость лицом директора.

— А вы знаете, Иван Алексеевич, — спросил он, возвращаясь к обычному жизнещедрому расположению духа, — знаете, какую постановку задумал наш Микола Иванович к Первому мая?

— Он уже успел мне надоесть с этой постановкой, — сказал Иван Алексеевич. — Идти к вам боится — решил сначала обработать меня. Просит, чтобы я на вас воздействовал. Надо купить два прожектора для сцены. Он ставит «Майскую ночь» в драматическом варианте, — по его режиссерской идее требуются какие-то особые световые эффекты. Просит, чтобы вы разрешили купить.

— Правильно делает, что боится меня. Ведь прожекторы обойдутся более пятисот рублей! Пускай не фантазирует! Скажите ему, ведь он же ведет кружок юных техников, почему бы им самим не сделать аппаратуру?

Директор замолчал и задумался о чем-то другом. Потеряв ход мыслей, он спросил Язева:

— Напомните, Иван Алексеевич, что я хотел сказать?

— Вы говорили…

— Да! Я вот что хотел у вас спросить. Какой класс больше, чем другие, принимает участие в наших театральных постановках? Девятый «А»?

Язев подтвердил:

— Николай Иванович говорит: «Я — хромец на обе ноги без Кутырина и Космодемьянского». Они — главные художники-декораторы. Терпачев — первый герой, Шварц — суфлер, ну, конечно, и Уткина участвует, раз здесь замешан Терпачев. Большинство статистов — тоже из девятого «А». Петя Симонов со сцены не в состоянии даже промычать, но зато он работает у Николая Ивановича специалистом по деревянным конструкциям: пилит, строгает, прилаживает, клеит…

— Мне что пришло в голову, — сказал директор, — давайте их по-макаренковски нацелим на такую «завтрашнюю радость»… Давайте обещаем им, если они поднимут эту постановку до уровня настоящего искусства, мы с вами добьемся в районо разрешения показать «Майскую ночь» в рабочих клубах нашего района.

— Очень хорошо! Это повысит у них гордость за свой коллектив!

— Неплохо придумано?

— Очень хорошо!

— Теперь слушайте дальше, Иван Алексеевич, это только для вас.

Директор снизил голос, а Иван Алексеевич невольно оглянулся по сторонам, хотя около них на площадке перед учительской, где они на ходу встретились, никого не было.

— Это только для вас. Ребятам об этом — ни звука. Они не должны к театральному энтузиазму примешивать меркантильные расчеты. А Николаю Ивановичу я сам об этом скажу. Понимаете, если будет дано разрешение показать постановку в клубах, это значит — платные входные билеты. Тогда пускай покупают себе хоть три прожектора для сцены!

Недели за две до Первого мая Зоя начала серьезно беспокоиться, как бы Шура не сорвался в учебе. Дома он только ночевал, а уроки почти не готовил. На все попытки Зои напомнить о его обязанностях Шура каждый раз отвечал:

— Оставь меня в покое — я не маленький!

Зоя за всю весну смогла лишь раза три, не больше, урвать время поиграть в волейбол, а Шура гонял мяч ежедневно. Жалея Зою, он раза два пытался сам выстирать себе ковбойку, но из этого ничего не вышло: размусолил грязь по всей комнате, рассмешил сестру и разозлил ее — Зое пришлось и пол подмывать за ним и заканчивать стирку.

Помимо обычных отметин на рубашках, свидетельствовавших о том, что во время игры Шура не раз «приземлялся», в последние дни он все чаще и чаще начал приносить на себе мазки и брызги от клеевых красок. Подготовка к просмотру «Майской ночи» шла усиленными темпами, Шура все с большим азартом работал над декорациями. Накануне праздника ему все-таки пришлось, несмотря на запрет директора, заночевать на чердаке вместе с Димой Кутыриным. Но это был такой случай, такая горячка, когда даже Симонов всю ночь не уходил с чердака, хотя ему стоило только спуститься вниз и перейти школьный двор, чтобы лечь на свою постель. Петя выпиливал из фанеры и приколачивал к стоякам ветви пирамидальных тополей и верб.

Николай Иванович нервничал, настроение его было полно контрастов, находивших немедленное отражение во всей его внешности: в походке, в жестах, в мимике. Педагогика, методы воспитания в этот период Николая Ивановича совершенно не интересовали. Готовя постановку, он ничем не отличался от ребят, как равный с ними их близкий товарищ. Это приводило к тому, что они полностью заражались его настроением, переживали вместе с ним взлеты надежды и отчаяние от всяких помех, бурно радуясь вместе с ним и по-настоящему огорчаясь, когда что-нибудь не ладилось.

«Успеем» или «нет, не успеем» держало в лихорадке весь класс недели две — до самого Первого мая.

Директор намеренно ни разу не появился на чердаке. Он знал, что Николай Иванович вложит душу в свою затею, но не потерпит посторонних наблюдателей с руками, засунутыми в карманы, или попытку под тем или иным предлогом контролировать его деятельность на чердаке.

Скинув пиджак, Николай Иванович развязывал галстук и прятал его в карман; расстегнув ворот и высоко закатав рукава рубашки, он метался по чердаку, прихрамывая, лавировал между деталями декораций, разложенными на полу. Он появлялся то в одном конце чердака, то в другом то ли с кистью в одной руке и с банкой красок в другой, то ли с зажатыми в губах гвоздями, с деревянной планкой в руках и с молотком, засунутым за пояс брюк.