Брат, Брат-2 и другие фильмы - [70]

Однажды, возвращаясь с прогулки, Кречмар встретил университетского товарища Зегелькранца. Кречмар рассказал, в каком вагоне дачного поезда он едет, но сам опоздал, покупая пиво. Зегелькранц оказался в купе с Магдой и Горном, которые мило беседовали и хохотали, вспоминая два номера и ванную.

Зегелькранц был писатель, последователь Марселя Пруста. И когда Кречмар нашел его, он предложил почитать что-нибудь из только что написанного. Лежа на траве с закрытыми глазами и слушая заунывный голос Зегелькранца, Кречмар вдруг с ужасом понял, что происходило все это время. Неожиданно для приятеля он вскочил и убежал.

В номере Магда легко убедила его, что он не прав, а писатель-идиот все неправильно понял. Она повторила, что Горн — гомосексуалист, и они просто играли. Кречмар поверил. Они быстро собрались и уехали, бросив Горна.

Произошла автокатастрофа. Машина разбилась, и Кречмар ослеп.

В больнице Магда прочла Кречмару письмо обиженного Горна, отбывающего из Парижа в Англию, а потом спустилась в кафе, чтобы рассказать ожидающему ее там Горну, как Кречмар реагировал на письмо.

Магда сняла двухэтажную дачку в деревне для Кречмара. Первым туда вселился Горн. Он сказал кухарке, что он врач безумного больного, но тот не должен знать, что за ним наблюдают. Сам больной с племянницей на днях въедут.

Горн жил на втором этаже. Магда водила Кречмара по комнатам, а Горн смотрел, как тот ощупывает вещи, и беззвучно смеялся. Ему доставляло удовольствие часами сидеть напротив слепого и видеть, как тот волнуется при малейшем шорохе, напряженно вслушиваясь в тишину.

Магда под видом счетов подсовывала Кречмару векселя на громадные суммы, которые тот легко подписывал.

Зегелькранц очень переживал за однокашника, остро чувствуя свою вину. А когда узнал о катастрофе и слепоте Кречмара, немедленно отправился в Берлин и все рассказал Максу. Через день Макс, который давно был обеспокоен чудовищным количеством денег, которые проживал в Швейцарии Кречмар, отправился в Цюрих. Он без труда нашел деревню, где снимал дачу его шурин.

Голый Горн как обычно сидел напротив слепого и щекотал его травинкой. «Я узнал вас. Вы Горн», — сказал Макс, входя. Горн приставил палец к губам и встал, а Кречмар вдруг закричал.

Макс бил Горна палкой, тот убегал, закрываясь руками, а Кречмар продолжал дико кричать.

Подъехав к дому, Магда увидела отъезжающий автомобиль Макса. Горн весело выглядывал из окна на втором этаже.

В Берлине Кречмар молчал. Аннелиза бережно ухаживала за ним и тихо плакала, принимая его горе, как свое. А однажды, присев на колени, она сказала: «Бруно, я так люблю тебя». И слезы из мертвых глаз побежали по щекам.

А Магда приехала на квартиру Кречмара, сказала швейцару, что нужно забрать кое-какие вещи, и принялась укладывать ценности.

Река

В начале восьмидесятых годов девятнадцатого века далеко за полярным кругом, где-то рядом с Ледовым океаном, по замерзшему лесному озеру продирались нарта, запряженная парой оленей, и два якута, сплошь зашитые в меха. Люди по колени вязли в сугробах снега. Пар от их дыхания с шипением вылетал из-под меховых капоров.

Мужчина шел впереди с вожжей в руках, упираясь в снег длинным, как посох, прутом. По временам он внимательно вглядывался вдаль, туда, где кончалось озеро. Женщина устало плелась за ним. Ошейник из беличьих хвостов совершенно закрывал ей глаза и лицо.

Вдруг олени резко остановились. Мужчина откинул капор.

— Прошел… Видишь! — воскликнул он, указывая на следы.

Его некрасивое лицо от испуга стало еще более неприятно. Следы вели туда же, куда двигались олени.

— Должно быть, близко… Подожди, крикну, — сказал он и хрипло заорал: — Аху!.. Ху… Гууу!

— Уху!.. Ху… Гуу!.. — сразу закричала женщина, но голос ее был слабее.

Они замолчали и прислушались к звонкой тишине, разрываемой лишь тяжелым сопением оленей.

— Должно быть, не здесь… А может, померли, — с надеждой сказал мужчина.

— Нет, Петручан, они долго живут, — сказала женщина и двинулась дальше, держась чуть в стороне от следа.

Петручан колебался мгновение, затем схватил оленей и повел, стараясь держаться от следов подальше.

Вдруг он резко остановил оленей. Он сделал это так стремительно, что животные задними ногами повскакивали на тальниковые облучки нарт.

— Анка! Смотри… Кровь! — испуганно воскликнул он, указывая на ровную нить алых крапинок с желтым ободком, тянувшуюся вдоль ровного ряда следов. — Нет, дальше не поеду. Ни за что не поеду…

— Милый Петручан! Поедем еще немного! Крикнем сначала, а потом поедем! Хорошо? — униженно попросила женщина и сразу закричала своим слабым голосом. Она уже не закрывала лицо, несмотря на обжигающий мороз.

— Крикнуть — крикну, но не поеду. Нет такого закона, чтобы ехать, где кровь. Им надо. Оставим здесь. Пусть придут и возьмут.

— Но тогда я его не увижу… — сказала женщина и умоляюще посмотрела на спутника.

— Нет такого закона, чтобы ходить, где кровь прокаженных, — упрямо повторил тот, отводя глаза.

— Петручан, ты обещал… Один раз… Когда увижу его без тела на лице, то забуду. Привыкну к тебе… Полюблю… Будем жить… — Она начала порывисто, а закончила как-то неуверенно.