Брандер - [16]

— Славное местечко! — Фауд улыбнулся мне с той добродушной снисходительностью, которую обычно считают единственно возможной формой общения с душевнобольными… Вот мы и прибыли, хаджи. Монастырь на самом дне разлома, — сказал он невозмутимо, а я с замиранием сердца следил, как наш вездеход со скоростью десять метров в секунду несся к краю обрыва. Я уже начал подозревать водителя в склонности к суициду. Но в последнюю секунду Фауд вспомнил о тормозах, и мы замерли над бездной в клубах густой пыли.

Через лобовое стекло ничего уже нельзя было разглядеть. Надев шлемы и кислородные маски, мы выбрались из кабины, и тут я заметил, что нас встречают.

Поначалу я принял человека, закутанного в запыленную сутану из грубого сукна, за вылепленную из грязи скульптуру. И только когда клубы пыли понемногу рассеялись, я увидел монаха, вероятно, посланного святыми братьями встречать гостей.

Мы приблизились: за его спиной зловеще зияла источающая странное сияние пропасть. Что это было? Божественный свет? Несмотря на мое скептическое отношение к внешним эффектам, я не мог не признать: зрелище потрясало.

Фауд и монах обменялись приветствиями на геез. Я прислушивался к их разговору, привыкая к звучанию непривычной речи и одновременно стараясь всеми силами убедить себя, что мне не грозит скорая смерть от удушья. Когда атмосферное давление меньше земного в десять раз, то, даже напялив кислородную маску, чувствуешь, что жить тебе осталось недолго. Фауд представил мне монаха — его имя можно было перевести как Брат Процветание — я же в ответ что-то любезно промычал. А потом они почему-то заговорили о деньгах… ПОЧЕМУ?

— Хаджи, он говорит: спуститься вниз к монастырю стоит два серкля.

— Два серкля? В этих местах? Вам не кажется, что уважаемый Брат хватил через край? — НЕ УДИВИТЕЛЬНО, ЧТО ЕГО НАЗЫВАЮТ «БРАТ ПРОЦВЕТАНИЕ»!

Фауд пожал плечами.

— Так он оценивает свою работу, а уж наше дело, соглашаться или нет. На Земле они на протяжении сотен лет сами зарабатывали себе на жизнь.

Недовольно поморщившись, я порылся в боковом кармане рюкзака и извлек оттуда пару купюр.

— Вот, возьмите и заплатите ему.

Оба кивнули.

— Хорошо, хаджи, на следующей неделе я вернусь, — весело сказал Фауд, спеша к своему вездеходу. — Желаю вам приятно провести время, — он говорил так, словно мой приезд был продиктован исключительно желанием отдохнуть.

Дверца захлопнулась, и он включил двигатель. Вездеход попятился назад, развернулся и запрыгал на ухабах, будто ему было невтерпеж поскорее вернуться в цивилизацию.

ИМ СЛЕДОВАЛО БЫ НАЗВАТЬ ЭТО МЕСТО СВЯЩЕННОЙ ДЫРОЙ… Я повернулся лицом к светящейся чаше каньона, а Брат Процветание вручил мне кожаную сбрую. Я сначала посмотрел на него, потом на сбрую, и у меня внутри все похолодело не меньше, чем снаружи. Над краем пропасти нависала странная конструкция, представлявшая собой нагромождение гигантских колес и блоков, довольно ветхих на вид. ГОСПОДИ, ЧТО МЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕМ?

— Фауд! — заорал я, поворачиваясь и размахивая постромками. Но на месте, где только что стоял вездеход, клубилось лишь облако серой пыли, и мой отчаянный вопль безвозвратно растаял в разреженном воздухе. Моя рука тяжело повисла, словно внезапно налившись свинцом, а дыхание стало неровным и прерывистым, как у астматика.

Смирившись с неизбежным, я подошел к краю скалы и заглянул вниз, чтобы оценить предстоявшее испытание.

— А-а-а, — только и мог вымолвить я и отпрянул с зажмуренными глазами. — Аллах Акбар! — выговорил я наконец. Мне, наверное, никогда не удастся привыкнуть к грандиозности марсианского пейзажа, который мать-природа щедро одарила самыми неожиданными чудесами.

Разлом был четыре километра в ширину и около двух в глубину. Но поражало не это — его стены казались отшлифованными. Здесь явно поработали фантазия и руки человека. Собственно, до зеркального блеска были отполированы только верхняя половина ближайшей стены и нижняя противоположной, что, как я догадался, делалось для фокусировки солнечных лучей к центру низины, то есть стены, по сути, служили аккумуляторами световой энергии в летние дни. И только одно обстоятельство печалило меня: другого способа спуститься по отвесной скале с головокружительной высоты не существовало… Обреченно я еще раз осмотрел потертую сбрую. Оставалось выбирать: или положиться на допотопную технику, или мерзнуть на этой ледяной равнине, постепенно превращаясь в мороженое.

Монах невозмутимо наблюдал за моими терзаниями. Я начал покорно надевать сбрую…

Во время спуска по горячей и ослепительно сияющей каменной глади мне в голову пришла только одна трезвая мысль: я поблагодарил Бога за то, что не пожалел отдать монаху два серкля.

Сразу же за гранью полированной поверхности начиналась естественная шероховатая стена каньона, испещренная трещинами и изобилующая острыми выступами. Я начал постепенно приходить в себя после истерики, пережитой по милости Ярроу, и уже увереннее нащупывал все еще дрожащими ногами специально проложенный, как на «русских горках», желоб.

Когда мы подошли к монастырю, в каньоне уже царила кромешная мгла, а я был так измотан, что не постеснялся бы на коленях молить об убежище.