Браки по расчету - [132]

— Да, но венгры — не единственная нация, стоящая в оппозиции! — заметил удивленный император, когда Бойст изложил ему этот своеобразный план умиротворения его владений. — Ведь у нас еще, um Gotteswillen, есть славяне, а их — большинство!

— Славян мы прижмем к стене, — заявил фон Бойст, и по выражению его высокомерного безбородого лица было видно, что он сознает, что произносит исторические слова.

В феврале шестьдесят седьмого года для венгерской половины империи была вновь введена свободная конституция, отмененная после поражения революции сорок восьмого года. И граф Дьюла Андраши, восемнадцать лет назад заочно приговоренный к смертной казни, был теперь поставлен во главе нового венгерского правительства.

В июне того же года император Франц-Иосиф с неслыханной помпой и триумфом, под ликование всего венгерского народа, короновался в Будапеште королем Венгрии. И опять-таки не кто иной, как тот же Андраши, возложил на него корону.

«Я застала Борна плачущим, — записала в тот день Лиза в свой дневник. — Мне это показалось противным, но потом, когда я рассказала об этом Оскару, мы с ним вдоволь посмеялись. Ах, какое счастье, что на свете есть не только политика, но еще и любовь!!!!!!»

Днем позже появилась запись:

«Вчера у нас было большое заседание на Малой Стране. Сеанс удался необычайно: мы вызвали дух композитора Шумана, и он сделал для нас обширный доклад о небесной музыке, о так называемой «гармонии сфер». Как это все увлекательно! Как будничен Борн со своим патриотизмом в сравнении с этими возвышенными интересами! Как могла я жить без любви Оскара, без общения с вечным миром духов! Все же патриотическая деятельность Борна имеет хорошую сторону: благодаря ей у меня столько свободного времени, столько свободы, сколько я никогда не имела».

4

— Чего мы хотим? Гарантированных законом прав, не более и не менее; большего мы не потребуем, меньшего не примем.

Так говорил несколько лет тому назад, во времена наиболее сильной венгерской оппозиции австрийскому правительству, граф Андраши.

Однако после того как Венгрии была предоставлена полная самостоятельность, Андраши, ныне венгерскому премьер-министру, стало казаться, что Бойст недостаточно энергично выполняет свой замысел прижать к стене славян, вынужденных защищаться, и прежде всего — чехов. «Оппозицию в Чехии следует или согнуть или сломить», — буквально заявил он. Для осуществления этого плана он предложил переарестовать под любыми предлогами всех политических лидеров нации, а также владельцев и редакторов всех выходящих в Праге газет; он требовал, далее, чтобы вместо оппозиционно настроенных бургомистров и старост были поставлены правительственные комиссары и чтобы были распущены все местные органы самоуправления. В остальном, добавлял он, правительству следует руководиться смыслом данных законов.

Критика строгая, но не совсем справедливая: Бойст делал что мог. Однако оппозицию в Чехии нельзя было ни согнуть, ни сломить. Редакторов политических газет арестовывали и подвергали высоким штрафам за напечатанные выражения несогласия и протеста, газеты конфисковывали и закрывали; а противоправительственные статьи и речи по-прежнему печатались. Когда чешский сейм высказался против раскола Австрии, Бойст ответил просто и прямо — тем, что распустил сейм; и тогда по всей стране, и в Чехии и в Моравии, поднялась гигантская волна собраний протеста, митингов, на которые съезжались из близких и далеких мест десятки тысяч людей. Напрасно было арестовывать ораторов и устроителей этих манифестаций, преследовать их участников. Стоило увести одного в наручниках, как в суды поступали петиции, подписанные сотнями имен: мы-де тоже там были, гласили петиции, а потому и мы имеем право быть арестованными! Власти с непривычной готовностью удовлетворяли подобные ходатайства.

На первом же из этих митингов, созванном на горе Ржип, Борн, посланный туда выступать от имени Общества славянской взаимности, открыл в себе талант оратора и убедился в покоряющей силе своего голоса.

— Когда последует крах разорванного надвое австрийского государства, — заявил он тогда между прочим с высоты трибуны, над которой развевалось большое красно-белое знамя, — у него не останется иных друзей, кроме нынешних автономистов, федералистов, которых поддерживает в первую очередь наш народ. И тогда настанет наше время, время справедливого упорядочения внутренних дел Австрии.

Успех его речи был таков, что Борн, растроганный, удивленный, даже опьяненный, стал принимать отныне участие во всех митингах, во всех демонстрациях, сколько бы их ни было, и всюду он говорил речи, и всюду они вызывали одобрение и восторг.

— Без поддержки со стороны бюрократии, судов и полиции в Австрии не могло бы удержаться такое государственное устройство, которое есть не что иное, как неограниченное владычество национального меньшинства над более многочисленными славянскими народами, — заявил он на митинге, состоявшемся, несмотря на запрещение, на горе Высокой под Кутной Горой.

Он выступал на запрещенном митинге под Блаником, на Тулинских Травниках у Кромержижа и на Валечове под Мниховым Градиштем; он ездил в Моравию, на запрещенный митинг на Косирже, в котором приняло участие более пяти тысяч человек, несмотря на то что все дорожки и тропки, ведущие к месту сбора, были заняты жандармами и гусарами. Когда имперский политический комиссар сообщил, что ходатайство об отмене запрета митинга, поданное устроителями в министерство, отклонено и потому он призывает собравшихся немедленно разойтись, — все как по команде опустились на колени и стали молиться за лучшее будущее народа, за победу наших исторических прав, за то, чтобы недруги наши поскорее вняли доводам рассудка.