Браки по расчету - [106]
Пока все это происходило, на левое крыло австрийцев, где стояли саксонские корпуса, обрушились передовые части Полабской армии, которые тоже переправились через Быстршицу и густыми толпами неудержимо поползли вверх по лесистым склонам.
Теперь уже невозможно было различить отдельные пушечные выстрелы — канонада с обеих сторон слилась в единый, протяжный, ни на минуту не ослабевающий рев, не слышанный никогда и нигде. Неужели никогда и нигде? — Да, именно так. Даже в прославленной «битве народов», битве под Лейпцигом пятьдесят три года тому назад, которая до той поры по праву считалась крупнейшим военным столкновением за всю историю мира, — даже тогда не было ничего подобного; оно и понятно: тогда артиллерийская техника была еще в самом зачатке, если не сказать в зародыше, и войска, брошенные друг на друга, насчитывали на пятьдесят тысяч солдат меньше, чем их сгрудилось тут, на небольшом пространстве между Садовой и крепостью Градец Кралове.
Но вот и на холм, где стоял король Пруссии, начали прилетать австрийские снаряды. Пока они свистели над головой, старый монарх оставался на месте, не обращая внимания на беспокойство своей лошади и опасения свитских. Но после того как в двадцати метрах, посреди ржаного поля, разорвалась граната и подняла к небу столб сырой земли, осыпав короля и его приближенных камнями и комьями, Вильгельм иронически поклонился по направлению к австрийской линии и, промолвив: «Благодарю за внимание», — соизволил переместить свой наблюдательный пункт, вместе с генеральным штабом Первой армии, несколько далее в тыл — на холм по названию Розкош. Одновременно с левого прусского крыла прискакал курьер с сообщением, что Седьмая дивизия вытеснила австрийцев из деревни Бенатки и продвигается дальше на юг, к Свибскому лесу.
К десяти часам утра пруссаки, хоть и уступавшие по численности австрийцам — Вторая армия кронпринца Фридриха-Вильгельма еще не подошла, — уже везде переправились через Быстршицу и шаг за шагом, в яростном рукопашном бою, где люди сшибались грудь с грудью, штык на штык, конь с конем, сабля с саблей, продвигались вперед, а наши, могущие лишь изредка отвечать на убийственный огонь скорострельных прусских ружей, устилали перед ними дорогу плотным настилом окровавленных тел.
Туман уже рассеялся, но вместо него теперь видимость закрывали размазанные клубы едкого порохового дыма; прибиваемый мелкой изморосью, он держался у земли, от него кашляли и плакали кони и люди. Деревни Садовая, Догаличка, Поповице, Неханице уже были в руках пруссаков; на Свибский лес, где стояли бригады Третьего и Четвертого австрийских корпусов, образуя правое крыло своих позиций, вели наступление прусские части — с барабанным боем, развернутыми рядами, под развевающимися знаменами, чеканя шаг, как на параде, впереди — офицеры с обнаженными саблями, они вступали в лесную чащу под боевой клич: «Фатерланд! Фатерланд!»
А тут уж было не до шуток. Серыми призраками мелькали в едком дыму австрийские егеря, то поодиночке, то группами, бились прикладами, кололи штыками, стреляли в упор, появлялись и вновь исчезали — но, даже упав, из последних сил, они все еще норовили ударить, укусить, голыми руками, в смертной судороге, схватить врага за ногу. Жители тех мест, вернувшиеся на свои пепелища, еще много лет спустя рассказывали, какие ужасы увидели они в том адском лесу. Один прусский офицер был пригвожден к дереву сломанной саблей, чешский егерь и прусский пехотинец так и закоченели стоя, одновременно пронзив друг друга штыками…
Но в пешем бою пруссаки, стрелявшие в четыре-пять раз чаще наших, оказались неодолимыми; австрийские офицеры все легкие себе надорвали, свистя в свистки и крича «вперед», они стреляли в спину собственных отступающих солдат — все напрасно, наши пятились и пятились, и после сорока минут нечеловеческой резни пруссаки заняли весь Свибский лес…
Сейчас же австрийские батареи из близлежащей деревни Масловеды открыли по лесу ураганный огонь из сорока орудий — вот тут-то и началось настоящее пекло. «Повсюду летали осколки и тяжелые обломки деревьев, — писал об этом один уцелевший прусский солдат. — В конце концов нас охватила апатия. Мы вынули часы и принялись считать. Я стоял рядом со знаменем. За десять минут совсем близко от нас разорвались четыре гранаты и один шрапнельный снаряд. Когда рвется шрапнельный снаряд, то на землю будто сыплется сильный град, и красивая струйка дыма поднимается к небу, расплывается вширь и тает. Все это я видел. Каждый из нас чувствовал, что жизнь его в руках божиих. Смерть была вокруг нас и впереди, а на нас пало спокойствие».
А под грохот рвущихся снарядов, в густом мху, еще не облитом кровью, только что высунул светлую шапочку молоденький боровичок, тянущийся к жизни.
16
Но пруссаки, истощенные борьбой за Свибский лес, начали слабеть. Однако бой продолжался, становясь все ожесточеннее. После того как наших егерей отбросили, к этой искалеченной роще, к этому злополучному островку расщепленных стволов, ринулись бригады двух австрийских корпусов — сначала Четвертого, за ним — Второго, хотя их задачей было защищать северную часть поля битвы от возможного и с прусской стороны нетерпеливо ожидаемого подхода войск кронпринца Фридриха-Вильгельма. Увидев со своего наблюдательного пункта возле Липы передвижение Четвертого и Второго корпусов, Бенедек выругался и послал курьера к командиру Четвертого корпуса вице-маршалу Моллинари с письменным приказом не покидать предписанных ранее позиций на правом фланге и прекратить атаку на лес, — но Моллинари, которого Свибский лес притягивал с какой-то демонической силой, отправил Бенедеку следующий странный, несколько насмешливый ответ: «Нахожусь в непосредственной связи со 2-м корпусом, а так как перед 2-м корпусом немногочисленный неприятель, то я попросил 2-й корпус поддержать мою атаку».
Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.
Трилогия Владимира Неффа (1909—1983) — известного чешского писателя — историко-приключенческие романы, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с элементами фантастики. Главный герой трилогии — Петр Кукань, наделенный всеми мыслимыми качествами: здоровьем, умом, красотой, смелостью, успехом у женщин.Роман «У королев не бывает ног» (1973) — первая книга о приключениях Куканя. Действие происходит в конце XVI — начале XVII века в правление Рудольфа II в Чехии и Италии.
Трилогия Владимира Неффа (1909—1983) — известного чешского писателя — историко-приключенческие романы, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с элементами фантастики. Главный герой трилогии — Петр Кукань, наделенный всеми мыслимыми качествами: здоровьем, умом, красотой, смелостью, успехом у женщин.«Прекрасная чародейка» (1979) завершает похождения Петра Куканя. Действие романа происходит во время тридцатилетней войны (1618—1648). Кукань становится узником замка на острове Иф.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.