Лайэл чувствовала себя почти счастливой. Едешь себе, неторопливо беседуешь. Полный комфорт! Во всяком случае, давно она не ощущала такого тихого умиротворения.
Подъехали к деревушке. Низенькая гостинца с крышей, крытой соломой, и увитые плющом аккуратные домики гнездились вокруг озерца, в котором плескались утки. Джордан припарковал машину под каким-то деревом. Голые ветки широкими мазками проступали черным по ярко-васильковому фону неба.
– Не хотите ли немного пройтись до завтрака? – спросил он.
– С удовольствием.
Она чувствовала какое-то смущение оттого, что разоткровенничалась в машине, и теперь была немногословна.
– Ваши туфельки выдержат прогулку?
– Да, конечно. Не беспокойтесь.
Хорошо, что она надела эти светло-коричневые уличные туфли. И каблук удобный – не застрянет.
Было чудесное утро. Солнце почти не грело, зато – словно чувствуя эту свою вину – светило так ярко, что глазам было больно. Воздух бодрил и искрился, как молодое пенное вино.
Впереди была небольшая насыпь. Джордан взобрался наверх и протянул ей руку. И, как только ее пальцы коснулись его руки, Лайэл вздрогнула. – Да вы замерзли! – воскликнул он. Она попыталась тут же высвободить руку. Но он не отпускал. А потом обе руки, его и ее, грелись в кармане куртки Джордана. А сердце Лайэл так колотилось, будто чувствовало опасность. Шли молча по проселочной дороге. И молчали не потому, что нечего было сказать, а просто так хотелось. Припорошенные снегом холмы и взгорки, седые от инея кустики в низине… Прошли километра полтора. Джордан посмотрел на золотые часы и сказал:
– Нам пора возвращаться. Повернули назад. Шли, шли и набрели на таверну «Посудина, в которой варят грог». Неизвестно, как тут варили грог, но накормили превосходно. Уходя, взяли с собой хлеба и потом долго кормили прожорливых уток.
Когда подъехали наконец к больнице, Джордан сказал:
– Я хочу познакомиться с дедушкой.
Вошли в вестибюль. Дежурная сестра, приветливая толстушка, провожая их до палаты, говорила:
– Он будет рад. Двое его соседей выписались на Рождество, и он теперь один.
Вошли. Просторная комната, выкрашенная в светло-кремовый цвет. В дальнем ее конце спиной к ним в инвалидной коляске сидел мужчина. Это был Джо Саммерс, дедушка Лайэл. Он смотрел в окно. Ну кто бы мог сказать, что этот полупарализованный, очень худой и бледный шестидесятилетний старик еще недавно был полон сил и энергии и отлично выглядел? Всегда подтянутый, стройный, загорелый. Непокорный хохолок, бывало, забавно топорщился над высоким лбом. Вдруг он повернул голову, увидел Лайэл – глаза вспыхнули, лицо просияло.
– Дедушка, дорогой, здравствуй! – Лайэл поцеловала его, объяснила, что Джордан привез ее во Френчем, представила мужчин друг другу.
– Джеймсон… – повторил Джо и задумался. – Вы имеете какое-нибудь отношение к фирме «Джеймсон и Электроника»?
– Самое непосредственное. – Джордан улыбнулся.
Джо улыбнулся в ответ.
– Стало быть, девушка, которая снимает вместе с Лайэл квартиру, работает у вас.
Было заметно, что Джордан отнесся к Джо с большим почтением. Да и Джо проявил к Джордану заметный интерес. И не потому, что это был Джордан Джеймсон, а просто дедушка сразу оценил его как личность. Опасения Лайэл насчет того, что скромный садовник и светский супер-бизнесмен вряд ли найдут общий язык, были напрасны. Оказалось, что оба любят и литературу, и музыку, и тихую провинциальную жизнь, к животных, и оба эрудированны, и оба страстные Любители шахмат.
Вы в шахматы играете? – спросил Джордан у Лайэл.
– Да, играю. Но думаю, что настоящему игроку со мной неинтересно, – ответила она.
Лайэл сидела и внимательно слушала, о чем они говорят. И гордилась дедушкой. Он всю жизнь занимался физическим трудом и любил свою работу. Но он был человеком образованным, и даже сейчас, когда столько перенес и болен, было видно, какой у него живой и острый ум.
В беседе с Джорданом Джо проявил знание тончайших нюансов электроники, этого сложного дела. Внимательно и не без удовольствия слушал собеседника, который выдавал информацию, не скупясь на едкие реплики и злословие. Да и Джордан, похоже, с интересом слушал рассказы пожившего на белом свете человека о природе, о провинциальных нравах, о повадках братьев меньших.
– Когда я был ребенком, у меня был бульдог. Я назвал его Дракула, – сказал Джордан.
– Наверное, потому что у него были клыки? – спросила Лайэл. Тема была неопасная, легкая, и она решила поучаствовать в общем разговоре.
– Когда мне его подарили, он был уже старым. У него почти не оставалось зубов, а те, что были, шатались. Моя мама, когда готовила ему еду, проворачивала все через мясорубку. Но до самых последних своих дней этот собачий террорист наводил ужас.
Мужчины обменялись взглядами.
– Ну и чего было его бояться, он даже куснуть не мог? – не унималась Лайэл.
– Да, конечно. Но зато у него был чертовски мощный отросток!
Джо посмотрел на разгневанное лицо внучки и буквально зашелся от хохота.
– Что, попалась? Не будь настырной, моя девочка. Это – древняя истина.
Боже праведный! Дедушка хохочет… Значит, дело пошло на поправку? Ведь лечащий врач, наверное, это и имел в виду, когда говорил ей однажды: «Вопрос в том, хочет ли он вообще жить? А он, как мне кажется, не хочет. Все дело в этом». А сейчас он так заразительно смеется…