Брак по-американски - [2]

Шрифт
Интервал

У меня своя диета — я после двух часов дня не ем. Стакан чаю, яблоко, кусок арбуза — вот всё, что я могу себе позволить. Но это моя тайна, собственно, о ней меня никто и не спрашивает, а так, на всякий случай, вдруг у меня волчий аппетит к вечеру, сразу же дают понять, что наши женские фокусы «поесть на халяву» давно известны и дураков нет.

У меня был один приятель, который очень хотел встретить ту, о которой давно мечтал, поэтому встречался часто и со многими. «Слушай, — говорил он мне, — ты как друг можешь объяснить, почему они все приходят на свидание голодными? Ведь мы ещё не знакомы, а я уже должен её кормить!»

Я знаю, о чём вы сейчас подумали: «Интересно, а что ей надо?» Но тут я даю возможность полёту вашей фантазии. Давать рецепты, как жить, я не могу. И, наверное, никто не может, поскольку «что такое счастье — это каждый понимает по-своему», — как сказал Аркадий Гайдар, и это своё каждый должен найти сам. Итак, что мне НЕ надо…

Из разговоров…

— Знаете, я парикмахер, а где вы стрижетесь?

— У меня есть свой мастер около дома.

— И сколько же он с вас берёт, этот ваш мастер?

— Двадцать один доллар.

— Господи, да что тут у вас на голове стричь за двадцать один доллар? У вас волос-то почти что нет! Приходите ко мне, и я вам, как близкой знакомой, сделаю всё то же самое за десять долларов!

— Спасибо, не приду.

ЭМИК

Мой ровесник, в Америке шестнадцать лет, программист. Я тоже программист, и к моменту знакомства жила в Нью-Йорке полтора года, из которых на своей первой работе успела отработать только полгода. Как у большинства вновь прибывших, вся мебель в квартире была со свалки. Разница от прожиточного велферного уровня жизни, к которому мы с дочкой за первый год в Америке так привыкли до программисткой зарплаты, ушла на кондиционер и скромный недельный отдых во Флориде. Утром, по дороге в Манхэттен, я, ликуя от счастья, незаметно щипала себя за руку и спрашивала: «Господи, неужели это я, программист, иду на работу?» А вечером, с головной болью до тошноты, засыпая в метро, только опустившись на сидение, просыпаясь в холодном поту от ужаса, что я проехала свою остановку: «Господи, — скулила я внутренним голосом, — неужели у всех программистов так болит голова? Через глаза, обручем в виски, а оттуда в затылок и шею!» И хочется только спать, спать, и вдруг так ясно, как молния: «Я знаю, где ошибка! Моя программа работать не будет!» И сна как не бывало, и только скорей бы завтра, чтоб всё исправить! «О Господи, как же это я раньше не заметила!» а в голове крутиться: «Если это так, то будет так, а если не так, то…», и вдруг замечаешь, что смотришь на кого-то в упор, и человек уже нервничает. «А где это я? Ну вот, опять проехала…»

Итак, жених. С ним много общего, он тоже программист.

— Аллё, здравствуйте, меня зовут Эмик, я от Евы.

— Здравствуйте, меня предупредили.

— Давайте встретимся.

— С удовольствием, где и когда?

— Называйте адрес, я к вам приеду.

Пауза. Я уныло молчу.

— Аллё?

— Я слушаю.

— Называйте адрес, я к вам приеду.

— Может быть, встретимся, так сказать, на нейтральной территории?

— И что будем делать?

— Давайте сходим в кино.

Пауза. Теперь уже загрустил Эмик.

— Аллё?

— В кино?

— В кино.

Пауза.

— Аллё?

— Называйте адрес, я за вами зайду.

— И мы сразу же уйдем, ладно?

— Конечно, уйдем, называйте адрес!

— Вы меня извините, но право же, так лучше в первый раз.

— Называйте адрес, мы договорились!

С досадой выдавливаю из себя адрес, бросаю трубку, одеваюсь быстро, как на пожар, хватаю полушубок в руки, стою у порога. Звонок. Открываю дверь. Со словами: «Ну, у вас и топят!» — Эмик заходит в квартиру, молниеносно снимает пальто, проходит в комнату и садится прямо за стол. Я остаюсь у порога с полушубком в руках.

— Ну что вы стоите? — говорит он мне. — Проходите, садитесь, давайте поговорим. Да повесьте свой полушубок, что вы его держите?

— А кино? — безнадёжно спрашиваю я.

— Успеем в кино! Сначала чаю, потом кино. Чай будем пить?

— Будем, — киваю я, вешаю полушубок и покорно иду на кухню ставить чайник.

Пока пили чай, я подробно отвечаю на все вопросы, которых было, наверное, сто или больше: за чаем Эмик просидел часа два. Выспросив у меня всё, что можно, Эмик посмотрел на часы и протянул:

— Да-а, в кино уже поздно.

Помолчали минуты две, и я решила заполнить паузу:

— Простите, Эмик, а откуда вы приехали? — спросила я, хотя мне это совершенно безразлично, ну просто надо было о чём-то говорить.

Эмик выскочил из-за стола и вылетел на середину комнаты. Гордо глядя на меня, весь как-то вытянувшись, он произнес:

— Это вы — приехали, а я уже из Нью-Йорка!

Я пожалела, что спросила то, что меня совершенно не волновало.

— Простите ради Бога, я просто так спросила, для завязки разговора, не хотите — не отвечайте!

— Нет уж, я врать не люблю и могу ответить. Я сам из Черновцов, но дружу только с Ленинградом и Москвой. А у вас какой круг? — спросил он, строго глядя на меня.

— Замкнутый, — мрачно отрезала я, чувствуя, что начинаю закипать, и, как говорит моя мама, зловеще замолчала.

Эмик круто развернулся на каблуках и начал гулять по полупустой квартире, рассматривая всё вокруг с таким вниманием, будто он в краеведческом музее.


Рекомендуем почитать
Вниз по Шоссейной

Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.


Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Ночной сторож для Набокова

Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.