Брак по-американски - [85]
– Ты знаешь, где я буду, – Андре повернулся в сторону своего дома.
Андре пошел к себе, мы с Роем пошли к себе, я вела Роя так, как поддерживают человека, который потерял зрение или попал в перестрелку. Когда мы взбирались по ступенькам к главному входу, я услышала спокойные слова Андре:
– Он довольно сильно ударился головой. Возможно, у него сотрясение. Не позволяй ему сразу засыпать.
– Спасибо, – ответила я.
– За что спасибо?
В ванной Рой разрешил мне промыть рану, но в больницу ехать отказался.
– Я знаю, ты сможешь мне помочь.
Я обработала рану антисептиком, но больше делать было особенно нечего. Вечер тянулся, мы задавали друг другу вопросы, борясь со сном, хотя наши веки слипались, будто на них подвесили монетки.
– Что ты искал? – спросила я у него. – Когда копался в коробках?
Рой улыбнулся и положил кончик мизинца в брешь во рту.
– Свой зуб. Это не мусор. Зачем ты его выкинула?
– Нет, – сказала я. – Он у меня.
– Потому что ты меня любишь, – пробормотал он.
– Не спи, – сказала я, тормоша его. – Люди с сотрясением мозга могут умереть во сне.
– Вот же будет дерьмово, – сказал он. – Вышел из тюрьмы, застал жену с другим мужчиной, отбил ее, подрался с деревом и проснулся мертвым.
Он, должно быть, почувствовал во мне перемену, даже в тусклом свете.
– Я поторопился? Я не отбил тебя?
Всякий раз, когда его веки опускались, я тормошила его, возвращая к жизни.
– Пожалуйста, не надо, – шептала я, открываясь ему, отпирая заржавевшую щеколду. – Я не могу так тебя потерять.
Андре
Вот так я остался один.
Когда Селестия открыла мою входную дверь своим ключом и зашла в гостиную, она уже переоделась, но на мне по-прежнему были убойно-грязные джинсы того ужасного дня. Еще прежде чем она подошла ко мне и я увидел ее опухшие глаза, я уже почувствовал на ее коже соль, как на пляже. Был еще не совсем час ночи, но уже следующий день.
– Привет, – сказала она, подняв мои ноги и сев на диван. Положив мои икры себе на колени, она добавила: – Счастливого Рождества.
– Ну, наверное, – сказал я, передав ей квадратный стакан с остатками виски моего отца. Когда она сделала глоток, поднявшийся запах алкоголя напомнил мне о Карлосе. Я придвинулся ближе к спинке дивана и освободил для нее место.
– Приляг, – сказал я. – Не хочу об этом говорить, не чувствуя тебя рядом.
Она помотала головой и встала.
– Мне нужно походить, – она бродила по комнате, как призрак, бесцельно и исступленно.
С усилием я заставил себя подняться. Я бы постучал по ребрам, но каждый вдох отдавал болью.
– Полагаю, Рой все еще жив?
– Дре, – сказала она. Она нашла самый отдаленный от меня конец комнаты и уселась на белом ковре, скрестив ноги. Ее босые ноги казались голыми и замерзшими. – Он разбит.
– Мы в этом не виноваты.
– Ты столького не знаешь. Мы с тобой себе такое даже представить не можем.
– Ты поэтому прячешься в углу? Селестия, что ты делаешь? – я поманил ее к себе. – Иди ко мне, детка. Давай поговорим.
Она вернулась на диван, и мы легли. Ее тело примкнуло ко мне, она прижала свой лоб к моему.
– Я ведь неспроста за него вышла, – сказала она. – Нельзя кого-то всерьез разлюбить. Любовь может изменить форму, но она остается.
– Ты правда в это веришь?
– Дре, у нас есть так много, – сказала она. – А у него нет ничего. Даже матери у него нет. Все время, пока он говорил, мое лицо горело, в точности как у Оливии на похоронах. Отпечаток ее ладони жег мне щеку, чтобы я ничего не забыла. Она и сейчас горячая, – она отыскала мою руку. – Потрогай.
Я оттолкнул ее от себя, внезапно разозлившись из-за ее прикосновения, запаха виски в дыхании, даже аромата лаванды на шее. Я не хотел поддерживать ее сонный разговор о призрачных пощечинах, мертвых матерях и правильных поступках.
– Просто уходи, – сказал я. – Если хочешь уйти от меня, просто уходи. Не списывай это на что-то сверхъестественное. Это ты принимаешь решение, Селестия. Ты.
– Ты знаешь, о чем я говорю, Дре. Нам с тобой повезло. Повезло при рождении. А Рой начинает жизнь с нуля. Меньше чем с нуля. Ты же видел, он там под деревом пытался себя убить. Хотел разбить себе череп.
– Вообще-то, убить он пытался меня.
– Дре, – сказала она. – Мы с тобой, у нас просто разбито сердце. Вот и все.
– Может, для тебя это и так.
– Милый, – сказала она. – Разве ты не видишь? С тобой я поступаю так же, как с собой самой.
– Ну, так не поступай. Ты не обязана.
Она покачала головой и сказала:
– Ты его не видел. Если бы ты его видел, ты бы во всем со мной согласился.
– Ты нужна мне, Селестия, – прошептал я. – На всю жизнь. – Она подвинулась ко мне, и наши тела снова соприкасались. Когда она закрыла глаза, я почувствовал дрожь ее ресниц.
– Я обязана, – сказала она.
Селестия ничего была мне не должна. Несколько месяцев назад в этом состояла красота того, что было у нас тогда. Никаких долгов. Никаких преступлений. Она сказала, что любовь может менять свою форму, но я, по крайней мере, считал это ложью. Я обвил ее руками, хотя мое тело болело и сводило судорогами. Но я держал ее до тех пор, пока мог напрягать мышцы, потому что знал: когда я отпущу ее, она уйдет.
Рой
Я проснулся в четверть двенадцатого утра. В воздухе пахло деревьями, и, если не считать волос, Селестия снова стала моей дорогой Джорджией. Я встал, и она обняла меня, положив пальцы мне на плечи. Ее кожа была теплой, как чашка какао.
Звездный Свет – комфортабельный жилой комплекс в одном из Средних районов Радовара. Пятьдесят шесть надземных и одиннадцать подземных этажей, восемь тысяч жильцов; внутри есть школа, кинотеатр, магазины – все, что нужно для счастливой жизни. Родители четырнадцатилетней Йоны Бергер усердно трудятся на фабрике корпорации «КомВью». От детей требуется совсем немного: получать хорошие оценки и быть полезными соседям. Тогда количество баллов на семейном счете будет исправно расти, и можно будет переехать на несколько этажей выше.
Перед нами – философическая прогулка Алексея Макушинского по местам, где жили главные «герои» книги – Николай Бердяев и французский теолог Жак Маритен. Гуляя, автор проваливается в прошлое, вспоминает и цитирует поэтов, философов и художников (среди них: Лев Шестов и его ученики, Роден и Рильке, Шарль Пеги, Марина Цветаева, Альбер Камю), то и дело выныривая обратно в современность и с талантом истинного романиста подмечая все вокруг – от красных штанов попутчика до фантиков на полу кафе. Читать такую прозу – труд, вознаграждаемый ощущением удивительной полноты мира, которая, как в гомеровские времена, еще способна передаваться с помощью слов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман «Сумерки» современного румынского писателя Раду Чобану повествует о сложном периоде жизни румынского общества во время второй мировой войны и становлении нового общественного строя.
Сборник из трёх книжек, наполненных увлекательными и абсурдными историями, правдоподобность которых не вызывает сомнений.
Действие романа происходит в Париже конца XIX века, когда обычным делом было отправлять непокорных женщин в психиатрические клиники. Каждый год знаменитый невролог Жан-Мартен Шарко устраивает в больнице Сальпетриер странный костюмированный бал с участием своих пациенток. Посмотреть на это зрелище стекается весь парижский бомонд. На этом страшном и диком торжестве пересекаются судьбы женщин: старой проститутки Терезы, маленькой жертвы насилия Луизы, Женевьевы и беседующей с душами умерших Эжени Клери. Чем для них закончится этот Бал безумцев?
В разгар студенческих волнений в Кванджу жестоко убит мальчик по имени Тонхо. Воспоминания об этом трагическом эпизоде красной нитью проходят сквозь череду взаимосвязанных глав, где жертвы и их родственники сталкиваются с подавлением, отрицанием и отголосками той резни. Лучший друг Тонхо, разделивший его участь; редактор, борющийся с цензурой; заключенный и работник фабрики, каждый из которых страдает от травматических воспоминаний; убитая горем мать Тонхо. Их голосами, полными скорби и надежды, рассказывается история о человечности в жестокие времена. Удостоенный множества наград и вызывающий споры бестселлер «Человеческие поступки» – это детальный слепок исторического события, последствия которого ощущаются и по сей день; история, от персонажа к персонажу отмеченная суровой печатью угнетения и необыкновенной поэзией человечности.