Брак по-американски - [65]
– Знаете, я приехал за Роем.
Рой-старший шел в глубь дома и вел меня следом. На кухне он поправил тесемки фартука, завязав их вокруг голого торса.
– Рой-младший уехал.
– Куда уехал?
– В Атланту.
Я сел за кухонный стол.
– Что?
– Ты голодный? – спросил Рой-старший. – Могу приготовить тебе рыбные котлеты.
– Он уехал в Атланту? Но когда?
– Давно. Давай я тебя сначала накормлю. А потом поговорим поподробнее, – он дал мне стакан пурпурной газировки, и ее вкус напомнил мне о лете.
– Спасибо, сэр, за ваше гостеприимство. Но не могли бы вы рассказать все целиком? Рой уехал в Атланту? Как? На самолете? Поездом? На машине?
Он задумался, будто выбирал правильный вариант ответа в тесте, и, открыв консервную банку, наконец произнес:
– На машине.
– А на чьей?
– На моей.
Я прижал к глазам основания ладоней.
– Вы шутите.
– Нет.
Я вынул из кармана телефон. До ближайшей телефонной вышки, наверное, миль сто, но попробовать стоит.
– Мобильники тут почти не работают. Все дети просят их на Рождество, но родители только зря тратят деньги.
Я посмотрел на экран. Заряда еще много, но сети не было. Я не мог отделаться от чувства, что меня подставили. На стене висел зеленый телефон с диском. Я кивнул в его сторону:
– Можно?
Рой-старший крошил в миску крекеры. Слегка выпрямившись, он сказал:
– Телефон вчера отключили. После смерти Оливии у меня туговато с деньгами.
Я сидел тихо, пока он возился с миской: разбил туда яйцо, потом взбил смесь аккуратными, медленными движениями, будто боясь ей навредить.
– Мне очень жаль, – сказал я, стыдясь того, что вообще попросил позвонить. – Очень жаль, что вам пришлось так тяжело.
Он снова вздохнул:
– Ну, я как-то справляюсь по большей части.
Я сидел на кухне и смотрел, как Рой-старший готовит. Годы явно его не пощадили. Он был ровесником моего отца, ну, плюс-минус, но его спина ссутулилась, а в уголках губ собрались морщины. Это лицо мужчины, который любил слишком сильно. Я сравнивал его со своим отцом – самовлюбленным и привлекательным, с гладкой, как стекло, кожей. Фирменная золотая цепь Карлоса была будто из «Лихорадки субботнего вечера»[79], или, по крайней мере, мне так казалось. Возможно, она была ему дорога как защитный дар от матери. Сам я пока не решил, что она для меня значит.
Рыбные котлеты по очереди шлепались в сковороду с горячим маслом, а Рой-старший сказал:
– Придется тебе остаться на ночь. Зимой темнеет рано. Сейчас выезжать уже поздно. Да и не похоже, чтобы ты был готов проехать еще семь часов.
Я скрестил руки на столе, чтобы положить на них свою тяжелую голову.
– Что происходит? – спросил я, не надеясь ничего услышать в ответ.
Наконец, незамысловатый ужин был подан. Рыбные котлеты, на гарнир – нарезанная кружками морковь. Котлеты были если не вкусными, то вполне съедобными, но мне не слишком хотелось есть. Рой-старший съел всю свою порцию, даже морковь, маленькой вилкой. Время от времени он мне улыбался, но я не чувствовал, что мне здесь рады. После ужина я помыл посуду, а он аккуратно слил жир со сковородки в железную баночку. Мы вытерли и убрали посуду, работая слаженной командой, но я каждые несколько минут останавливался и смотрел на телефон, проверяя, не вернулся ли каким-то образом сигнал.
– Когда Рой уехал? – спросил я.
– Вчера вечером.
– Значит… – сказал я, подсчитывая в уме.
– Он приехал в Атланту как раз тогда, когда ты уезжал.
Когда мы все помыли, высушили, убрали и протерли, Рой-старший спросил, пью ли я виски «Джонни Уокер».
– Да, сэр, – ответил я. – Вполне себе пью.
Наконец, мы расселись в гостиной, держа в руках по стакану. Я сел на жесткий диван, а он выбрал большое зеленое кресло.
– Когда Оливия только умерла, я не мог заставить себя лечь в кровать. Месяц я спал в этом кресле, опускал спинку, поднимал подставку для ног. Одеяло, подушка, так и лежал всю ночь.
Я кивнул, представив себе эту картину, вспомнив его на похоронах – убитого горем, но упрямого. «Рядом с ним, – сказала тогда Селестия, – мне кажется, что я обманщица». Я не стал ей говорить, но у меня Рой-старший вызывал противоположную реакцию. Я чувствовал его страдания, которые были глубже могилы, и мне также было знакомо его отчаяние, когда тебя тянет к женщине, которой тебе не дано обладать.
– Спать без Оливии я научился только через год, если то, что я делаю ночью, вообще можно назвать сном.
Я снова кивнул и выпил. С обшитых темными панелями стен на меня смотрели фотографии Роя разных лет.
– Как он вообще? – спросил я. – Держится?
Рой-старший пожал плечами:
– Неплохо, насколько вообще может быть человек, который отсидел пять лет ни за что. Он очень многого лишился, не только Оливии. Раньше Рой шел к цели. Делал все, что должен, добился большего, чем я. А потом…
Я рухнул назад на диван.
– Рой ведь знал, что я еду. Почему он уехал один?
Рой-старший взвешенно отпил из стакана, и его губы изогнулись в нечто, напоминающее улыбку, но не совсем.
– Давай я для начала скажу, как ценю то, что ты сделал на проводах моей жены. Я знаю, ты не кривил душой, когда взял вторую лопату. Я очень это ценю и от всего сердца благодарю тебя за это.
– Вы не обязаны меня благодарить, – ответил я. – Я просто…
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
Один из ключевых признаков современной постмодернистской литературы – фантасмагоричность. Желая выявить сущность предмета или явления, автор представляет их читателю в утрированной, невероятной, доведенной до абсурда форме. Из привычных реалий складываются новые фантастические миры, погружающие созерцающего все глубже в задумку создателя произведения. В современной русской литературе можно найти множество таких примеров. Один из них – книга Анатолия Субботина «Мадонна и свиньи». В сборник вошли рассказы разных лет, в том числе «Старики», «Последнее путешествие Синдбада», «Новогодний подарок», «Ангел» и другие. В этих коротких, но емких историях автор переплетает сон и реальность, нагромождает невероятное и абсурдное на знакомые всем события, эмоции и чувства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.
Действие романа происходит в Париже конца XIX века, когда обычным делом было отправлять непокорных женщин в психиатрические клиники. Каждый год знаменитый невролог Жан-Мартен Шарко устраивает в больнице Сальпетриер странный костюмированный бал с участием своих пациенток. Посмотреть на это зрелище стекается весь парижский бомонд. На этом страшном и диком торжестве пересекаются судьбы женщин: старой проститутки Терезы, маленькой жертвы насилия Луизы, Женевьевы и беседующей с душами умерших Эжени Клери. Чем для них закончится этот Бал безумцев?
В разгар студенческих волнений в Кванджу жестоко убит мальчик по имени Тонхо. Воспоминания об этом трагическом эпизоде красной нитью проходят сквозь череду взаимосвязанных глав, где жертвы и их родственники сталкиваются с подавлением, отрицанием и отголосками той резни. Лучший друг Тонхо, разделивший его участь; редактор, борющийся с цензурой; заключенный и работник фабрики, каждый из которых страдает от травматических воспоминаний; убитая горем мать Тонхо. Их голосами, полными скорби и надежды, рассказывается история о человечности в жестокие времена. Удостоенный множества наград и вызывающий споры бестселлер «Человеческие поступки» – это детальный слепок исторического события, последствия которого ощущаются и по сей день; история, от персонажа к персонажу отмеченная суровой печатью угнетения и необыкновенной поэзией человечности.