Брак по-американски - [5]
Когда мы приехали, Оливия ждала нас на веранде. Мама любит парики, и в тот раз она надела кудри цвета персикового варенья. Я запарковался во дворе, впритык к папиному «Крайслеру», заглушил двигатель, распахнул дверь, взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, и обнял маму. Она у меня малышка, так что я без труда поднял ее в воздух, и она засмеялась звонко, как ксилофон. «Маленький Рой, – сказала она, – наконец ты дома».
Поставив ее на землю, я обернулся, но позади меня было пусто. Я сбежал вниз, снова перепрыгивая через ступеньку, открыл пассажирскую дверь, и Селестия протянула мне руку. Клянусь, я видел, как мама закатила глаза, когда я вывел жену из «Хонды».
– Тут у вас треугольник, – объяснял мне Рой, пока мы пили коньяк, уединившись в комнате. Оливия стояла у плиты, а Селестия ушла переодеться с дороги.
– Мне повезло, – продолжил он. – Когда мы с мамой познакомились, оба уже были вольными птицами. Мои умерли, а ее жили где-то в Оклахоме и вели себя так, будто ее и на свете не было.
– Они поладят, – ответил я ему. – Селестии просто нужно время, чтобы привыкнуть к новому человеку.
– Ну, и мама у тебя тоже не ангел, – сказал Рой-старший, соглашаясь, и мы подняли стаканы, чтобы выпить за наших сложных женщин, которые сводили нас с ума.
– Будет проще, когда она родит.
– Верно. Дикого зверя задобрит внук.
– Ты кого назвал зверем?
Мама возникла в комнате и уселась на колени к Рою-старшему, как девочка-подросток. Из другой двери вышла Селестия, отдохнувшая, красивая, надушенная цитрусовыми духами.
Я устроился в раскладном кресле, а родители ворковали на диване, и сесть Селестии было некуда, так что я похлопал себя по ноге. Она игриво устроилась у меня на коленях. Со стороны мы выглядели как участники неловкого двойного свидания откуда-то из 50-х.
Мама выпрямилась:
– Селестия, я слышала, что ты знаменитость.
– Прошу прощения? – Селестия слегка дернулась, чтобы встать, но я ее удержал.
– Ну, в журнале публикуешься. Почему нам не рассказала, что наделала шуму?
Селестия смутилась.
– Это ведь просто вестник выпускников.
– Это журнал, – ответила мама.
Она взяла номер с полки под журнальным столиком и открыла страницу с загнутым уголком. На опубликованной там фотографии Селестия держала куклу Жозефины Бейкер[12]. «Художники, за которыми стоит следить», – гласила надпись жирным шрифтом.
– Это я прислал, – признался я. – А что делать? Я тобой горжусь.
– Правда, что тебе за кукол платят по пять тысяч долларов? – Оливия сжала губы, взглянула на Селестию краем глаза и быстро отвела взгляд.
– Не всегда, – ответила Селестия, но я ее перебил.
– Так и есть. Ведь я ее менеджер. И я никому не позволю обобрать мою жену.
– Пять тысяч долларов за куклу?
Оливия обмахивалась журналом, пряди цвета персикового варенья подлетали вверх.
– Видимо, для этого Господь и создал белых.
Рой хрюкнул, а Селестия завертелась, как жук, упавший на спину, пытаясь встать с моих колен.
– По фотографии судить сложно, – она оправдывалась, как маленькая девочка. – Головной убор вручную расшит бисером, и…
– Пять тысяч долларов на бисер точно хватит, – вставила мама.
Селестия посмотрела на меня, и я попытался их помирить:
– Мама, ругай игру, а не игроков.
Рядом со своей женщиной мужчина всегда поймет, что ляпнул невпопад. Умеет она так управлять ионами воздуха, что ты дышать перестаешь.
– Это искусство, а не игра.
Взгляд Селестии упал на околоафриканские узоры в рамке на стене.
– Настоящее искусство.
Рой-старший, умелый дипломат, предложил:
– Может, если бы мы могли увидеть вживую…
– У нас как раз одна в машине лежит, – ответил я. – Пойду принесу.
Укутанная в мягкое одеяло кукла выглядела как живой младенец. Такие у Селестии причуды. С одной стороны, эта женщина, скажем так, опасалась материнства, но при этом довольно трепетно относилась к этим созданиям. Я пытался объяснить Селестии, что ей придется поменять свое к ним отношение, когда мы рассадим кукол на витрине. Этих кукол, как и ту, что я держал в руках, в минуту раскупят по цене произведений искусства. Когда продажи пойдут вверх, их придется шить быстро, наладить массовое производство. Никаких тебе кашемировых одеял. Но на эту я пока закрыл глаза. Ее нам заказал мэр Атланты – он хотел сделать подарок начальнику штаба, которая должна была родить ко Дню благодарения.
Когда я отогнул одеяло, чтобы мама увидела лицо, Оливия шумно выдохнула. Я подмигнул Селестии, она подобрела, вернула ионы на место, и я снова смог дышать.
– Вылитый ты, – сказала Оливия и взяла куклу из моих рук, придерживая ей голову.
– Я сделала лицо по его фотографии, – быстро вставила Селестия. – Рой меня вдохновляет.
– Поэтому-то она за меня и вышла, – пошутил я.
– Не только поэтому, – ответила Селестия.
Волшебный был момент – мама не могла вымолвить ни слова. Она ела глазами сверток в руках, когда отец встал с дивана, подошел к ней и заглянул через плечо.
– В волосах у нее австрийские кристаллы, – продолжила Селестия, все больше увлекаясь. – Поверните к свету.
Мама развернула куклу, и голова младенца засияла, когда свет ламп заплясал на шапочке из черных кристаллов.
– Словно нимб, – сказала мама. – Вот каково это – быть матерью. У тебя есть свой ангел.
Роман «Сумерки» современного румынского писателя Раду Чобану повествует о сложном периоде жизни румынского общества во время второй мировой войны и становлении нового общественного строя.
Сборник из трёх книжек, наполненных увлекательными и абсурдными историями, правдоподобность которых не вызывает сомнений.
Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!
Эта захватывающая оригинальная история о прошлом и настоящем, об их столкновении и безумии, вывернутых наизнанку чувств. Эта история об иллюзиях, коварстве и интригах, о морали, запретах и свободе от них. Эта история о любви.
Это моя первая книга. Я собрала в неё свои фельетоны, байки, отрывки из повестей, рассказы, миниатюры и крошечные стихи. И разместила их в особом порядке: так, чтобы был виден широкий спектр эмоций. Тут и радость, и гнев, печаль и страх, брезгливость, удивление, злорадство, тревога, изумление и даже безразличие. Читайте же, и вы испытаете самые разнообразные чувства.
Действие романа происходит в Париже конца XIX века, когда обычным делом было отправлять непокорных женщин в психиатрические клиники. Каждый год знаменитый невролог Жан-Мартен Шарко устраивает в больнице Сальпетриер странный костюмированный бал с участием своих пациенток. Посмотреть на это зрелище стекается весь парижский бомонд. На этом страшном и диком торжестве пересекаются судьбы женщин: старой проститутки Терезы, маленькой жертвы насилия Луизы, Женевьевы и беседующей с душами умерших Эжени Клери. Чем для них закончится этот Бал безумцев?
В разгар студенческих волнений в Кванджу жестоко убит мальчик по имени Тонхо. Воспоминания об этом трагическом эпизоде красной нитью проходят сквозь череду взаимосвязанных глав, где жертвы и их родственники сталкиваются с подавлением, отрицанием и отголосками той резни. Лучший друг Тонхо, разделивший его участь; редактор, борющийся с цензурой; заключенный и работник фабрики, каждый из которых страдает от травматических воспоминаний; убитая горем мать Тонхо. Их голосами, полными скорби и надежды, рассказывается история о человечности в жестокие времена. Удостоенный множества наград и вызывающий споры бестселлер «Человеческие поступки» – это детальный слепок исторического события, последствия которого ощущаются и по сей день; история, от персонажа к персонажу отмеченная суровой печатью угнетения и необыкновенной поэзией человечности.