Брак на пари - [82]

Безжалостный внутренний голос подсказывал, что уже слишком поздно. Поздно хотеть и, тем более, требовать иных отношений. Чувство чести обязывало ее держать данное слово. Колину был нужен товарищ. Он сам так сказал. Ему была нужна жена, которой бы он мог гордиться перед обществом, добрая спутница жизни, которая не будет терзать его сценами и просить у него больше, чем он может дать, ему был нужен наследник. Она это ему обещала. И этим придется удовлетворяться.

«А вдруг, вдруг он меня полюбит?» — звучал в ней голос надежды. Этот голос настаивал, что отношения между людьми меняются. Вот спит же он рядом с ней, чего раньше никогда не делал.

Надежда блеснула, как огонек, который едва лизнул сухой трут. Неужели это невозможно? Ведь в глазах Колина иногда вспыхивают чувства, желание ее. И в эту хрупкую секунду, когда она почти позволила себе надежду, Эмма вспомнила графа Джулио Орсино. Вчера он чуть не встретился лицом к лицу с Колином.

Если Орсино будет продолжать ее преследовать, рано или поздно произойдет взрыв, и тогда надежда на любовь исчезнет навсегда. Этого она не допустит. Орсино должен получить по заслугам.

Эмма проснулась поздно. Небо было затянуто тучами, по окнам текли струи дождя, мокрые опавшие листья застилали тротуар. Но ее решимость осталась неизменной, и настроение — бодрым. Она оделась и спустилась в столовую завтракать. Колин уже уехал. Эмма попыталась что-то съесть, но ее мысли были далеко, и она не ощущала вкуса еды. Наконец она встала и позвонила лакею.

— Позови Ферека, — сказала она ему. — И принеси мой плащ. Я уезжаю.

— Я распоряжусь подать карету, миледи.

— Не надо!

Лакей удивился ее резкому тону.

— Принеси только плащ, — сказала Эмма. — И позови Ферека.

— Слушаю, миледи, — недоуменно ответил лакей.

Эмма решила взять наемный экипаж — ее карету можно было легко узнать. Она велела кучеру ехать по адресу, который значился на визитной карточке Орсино. Ферек, дрожа, жался в углу старого кабриолета и проклинал погоду, но Эмма не обращала на пего внимания. Ей казалось, что все ее чувства заострились, и их острие было направлено в сердце графа Джулио Орсино.

Кабриолет остановился перед кирпичным домом в районе, где Эмма никогда не бывала. Видимо, Орсино сильно стеснен в деньгах, — подумала она, оглядывая ветхие дома и замусоренную улицу. Гнев, страх и ненависть, которые скопились в ней за годы жизни с Таррантом, и от которых она, как ей казалось, освободилась, сконцентрировались на этом человеке. Орсино, не задумываясь, погубит ее, лишь бы достичь своего. Он символизировал собой все несчастья, которые ей пришлось вынести, и ту беспомощность перед ними, которая чуть было не сломила ее дух. Но сегодня он увидит другую Эмму! Накрыв голову капюшоном плаща, она расплатилась с извозчиком и спрыгнула на грязную улицу. Ферек последовал за ней и, нечаянно ступив в лужу, забрызгал подол ее плаща. Пробурчав какое-то проклятие на турецком, он спросил: — Куда это мы приехали?

— Это доходный дом, — ответила Эмма. — Мне нужно поговорить с человеком, который в нем живет. А ты останешься за дверью и войдешь, если я тебя позову.

— Что это за человек? — спросил Ферек, жмурясь от дождя, хлеставшего ему в лицо.

— Это не важно. Пошли же, сколько можно стоять под дождем!

Они позвонили, и дверь открыла тощая сердитая женщина, которая ткнула большим пальцем в сторону лестницы. Опустив капюшон еще ниже, Эмма стала подниматься по ней, приподняв юбку, чтобы та не касалась узких некрашеных и очень грязных ступенек. Когда Ферек постучал в дверь на верхнем этаже, ее открыл низенький смуглый человечек, видимо, слуга, который не говорил по-английски, Эмма по-итальянски спросила его, дома ли граф.

— Баронесса! — раздался ненавистный голос — Значит, вы приехали. Отлично!

Слуга протянул руки за ее плащом, но Эмма не стала его снимать. Она прошла к двери в конце небольшого коридорчика и осмотрелась. В углах гостиной графа скопилась грязь, выходящее на улицу окно давно не мылось. Потертая мебель, продавленные кресла, коврик и занавески какого-то неопределенного бурого цвета. Орсино постарался немного оживить обстановку, прикрыв старый диван пестрым кашемировым пледом. Но все равно комната производила невыразимо унылое впечатление. Видимо, он в отчаянных обстоятельствах, — подумала Эмма и приготовилась к худшему.

— Жди здесь, Ферек, — сказала она и вошла в гостиную.

— Я рад, что вы вняли моему совету, — сказал Орсино. — Надеюсь, вы извините… скромность моего жилья. Садитесь. Анджело, принеси вина.

— Я не буду ничего пить, — сказала Эмма, сбрасывая с головы капюшон. — И вообще не собираюсь здесь задерживаться. — Не желая, чтобы их разговор был подслушан слугами, она отошла от двери, но все же остановилась на некотором расстоянии от Орсино, — И пришла сказать вам, чтобы вы оставили в покое меня и всех, кто имеет ко мне отношение. Хватит случайных встреч и вмешательства в мои дела. Слышите? Прекратите все это!

Орсино невозмутимо смотрел на нее.

— Разумеется, — сказал он. — Все будет по-вашему, как только вы выполните мою просьбу.

— Так и знайте: я никогда не представлю вас лондонскому свету и не позволю вам причинить зло моим друзьям. Советую вам убираться из Англии. Тут вы ничего не добьетесь.