Брак на пари - [56]

— Садись, — предложила она, и сама с наслаждением опустилась на диван.

— Я решил повидать тебя сразу по приезде, потому что не успел этого сделать до твоего отъезда. Но я не знал твоего адреса.

— Я, наверное, забыла тебе его сказать. Прости, пожалуйста.

Какие мягкие подушки у этого дивана, — подумала Эмма. — Почти такие же мягкие, как моя постель.

— Я хотел извиниться, — покраснев, сказал Робин. — За то, как я вел себя на свадьбе. Чересчур много выпил шампанского, а я к нему не привык. Да еще эти офицеры не дали мне толком произнести тост.

— Это не важно, Робин.

— Нет, важно. Мне хотелось хорошо выглядеть. Единственный брат и все такое. Толпа Уэрхемов. Надо было кому-то поддержать честь и нашей семьи.

— Не важно, Робин, — сонно повторила Эмма.

— Они все смеялись! — воскликнул Робин таким тоном, точно в этом была виновата Эмма.

«Какой широкий диван — почти лежишь, — думала Эмма. — И знаешь, что он под тобой не подпрыгнет и не швырнет вдруг в угол. Какое блаженство!»

— Они не хотели тебя обидеть, — сонно сказала она. — Ведь и правда было смешно.

Робин покраснел еще больше.

— Не знаю, что в этом было смешного, — обиженным голосом сказал он. — Я мог сильно ушибиться.

— Зато теперь, наверное, будешь пить меньше.

Диван прямо плыл под Эммой. Закрыть, может, на минуту глаза? — подумала она. — На одну только минутку!

— Ты говоришь совсем как отец, — пожаловался Робин.

— Неужели? Это ужасно.

— Я думал, что ты совсем другая.

— Я и есть другая, — сказала Эмма, с трудом открыв глаза. Ее одолевал сон. Она не помнила, когда так уставала.

— Я надеялся, что мы подружимся, — продолжал Робин. — Во-первых, это как-то не по-людски — совсем не знать своей сестры. Все смотрят на тебя, будто ты чокнутый.

— Нам и правда надо с тобой хорошенько познакомиться, — сказала Эмма, от усталости с трудом выговаривая слова. — Давай назначим день…

С довольным видом Робин подтащил стул ближе к дивану:

— Давай я тебе расскажу, как все было. После того как ты… уехала, меня отправили в школу. Жуткое место, на севере Англии. Холод там был как в Арктике. А учителя — кошмар какой-то. Моложе шестидесяти — ни одного. Нас заставляли носить штаны до колен и… — И Робин стал в подробностях рассказывать Эмме про все невзгоды своих школьных лет. Эмма смутно понимала, что Робин жалуется, как скучно у него проходили каникулы… «Какой прелестный диван — погружаешься в него, как в огромное белое облако…»

— …Но отец меня и слушать не хотел. Говорил, что из школы меня не заберет, меня, видишь ли, нужно держать в ежовых рукавицах. Дисциплина — самое главное…

Эмма с трудом боролась со сном, напоминая себе, что Робин рассказывает ей про свою жизнь. Но каким-то образом в его словах ей слышался прибой Треваллана. Такой убаюкивающий рокот… А Робин все говорил и говорил, подробно рассказывая про каждый школьный год и каждый спор с отцом. Прошло десять минут, потом пятнадцать.

— …И вот восемь месяцев назад я решил снять квартиру в Лондоне, — продолжал Робин. — Он уже больше не мог держать меня на помочах. И с тех пор я кручусь в свете. Эта жизнь по мне. И все было бы отлично, если бы не…

Робин оборвал себя и кашлянул. Он дошел до главного — как отец стесняет его в деньгах. Он надеялся, что новооткрытая сестра окажет ему содействие. Поскольку это содействие Робин представлял себе в виде крупного займа, он не знал, как подступиться к такой деликатной теме. Уставившись в пол, он запинаясь произнес речь, которую готовил несколько дней. Ему так хотелось предстать перед Эммой светским юношей, которого не смущают мелкие условности.

Ну вот, он все высказал. И ждал ее ответа, по-прежнему глядя на пол. Не важно, что она ответит, лишь бы не стала над ним насмехаться.

Но ответа не было. Стояла полная тишина. Даже было слышно, как в камине потрескивают угли. Рассердилась она, что ли? Или придумывает, как бы поизящнее ему отказать? Не в силах больше терпеть неизвестности, Робин украдкой посмотрел на сестру. Его светлые брови сошлись на переносице. Робин встал со стула и, не веря своим глазам, шагнул ближе к дивану. Нет, он не ошибся. Глаза его не обманули. Эмма крепко спала.

— Черт! — громко выругался он.

— А?

Эмма проснулась и непонимающе уставилась на брата, словно не узнавая его.

— Все ясно! — зло проговорил Робин.

— Я… О Боже мой! Я заснула? Прости меня. Мы так долго ехали, а вчерашнюю ночь провели в такой ужасной гостинице, что я не сомкнула глаз…

— Нет, это ты прости меня, — стиснув зубы, проговорил Робин. — Я не знал, что навожу на тебя такую скуку. Можешь быть спокойна — больше я к тебе приставать с… разговорами не буду.

— Ну что ты, Робин!

У него было багровое от возмущения лицо, и он с трудом сдерживался. Молодым людям везде мерещатся обиды. Эмма это отлично знала.

— Если ты тоже собираешься надо мной насмехаться…

— Я вовсе не насмехалась.

Но он ее не слушал.

— …тогда мне лучше уйти, — сказал он голосом, в котором почти слышались слезы.

Махнув рукой, будто что-то выбрасывая, Робин широкими шагами вышел из гостиной. Эмма услышала, как он, грохоча сапогами, сбежал по лестнице в холл. С трудом поднявшись с мягкого дивана, она вышла на лестницу. Робин требовал у дворецкого шляпу. К тому времени, когда Эмма спустилась вниз, его там уже не было.