Брак как произведение искусства - [31]

В конечном счете вы вывели меня из глубин к поверхности, я заметила, что говорю вам о любви, отличающейся от любовной игры, которая обретается рядом с любовной химерой, скажем так, в интеллекте или полноте любви — там, куда то, что мы именуем «любовью», не всегда имеет доступ. Как же тогда это назвать? Мне приходит на ум замечание «моей» Терезы: «Невозможно освободиться от демонов, не освободившись от Бога, то есть от любви». Что ж, возможно, преступления и методы современной эпохи побуждают нас к тому, чтобы мы боролись с демонами, подвергали переоценке божественное и, не освобождаясь от любви, освобождали любовь, до бесконечности. К тому, чтобы стать местом, в котором это бесконечное освобождение обретает форму и смысл.

Вопрос от слушательницы: Как вы объясните тот факт, что многие люди на земле живут одной лишь ненавистью? Гитлер, Ле Пен, что из себя представляют люди, которыми движет нетерпимость и ненависть к другим?

Ф.С.: О, да, ненависть… Знайте, чем больше мы говорим о любви, по большому счету, — глупости, в кинематографическом, сенсационном, глянцевом, коммерческом ключе, тем больше способствуем разрастанию ненависти. Тем в большей степени любовь является ложной — и, действительно, она крайне редко бывает подлинной, — тем больше усиливается ненависть, которая, по словам Фрейда, древнее любви. У Лакана есть прекрасная формулировка: «любоненависть» — это форма любви, но любви смертельно опасной, безумной. Не в том смысле, который в это слово вкладывали сюрреалисты: «Безумная любовь» — замечательная книга Бретона; Бретон — это свобода, любовь, поэзия. С моей точки зрения, я уже должен был об этом сказать, любовь — это свобода, это противоположность рабству. Мадам, ненависть, ну да, и снова она, без конца, без конца, она опять здесь. Но меня удивляет, что ей уделяется столько внимания. На мой взгляд, странно, что все, например, постоянно говорят о «Национальном фронте», в том числе нелицеприятные вещи. Будь это в моей власти, упаси, Господи, я бы прекратил все это — давайте поговорим о чем-нибудь другом! Вам больше не о чем говорить? Однако мне кажется, что есть эпохи, в которые все спешат, разумеется, недостойным, лукавым образом, изобличить ненависть, расизм, антисемитизм и тому подобное. Поразительно, у меня создается впечатление, что все хотят одного и того же. Конечно, о, «только не это!», но по мере того, как мы беспрестанно твердим «только не это!» по всем телеканалам, во мне все более крепнет странное чувство — по крайней мере, то чувство, которое я испытываю, отвечая на ваш вопрос.

Б.Б.: «Как противостоять фанатизму, который толкает на преступления против человечности?» — задается вопросом эта слушательница. Может ли психоанализ быть средством против ненависти?

Ю.К.: Все сказанное мною этим вечером основывается на моем личном опыте, но, как вы понимаете, постоянно подспудно присутствовал психоанализ, часто упоминался Фрейд, хотя я не всегда напрямую ссылалась на него. Позвольте мне продолжить и повторить. Укладывая симптомы и травмы на кушетку, Фрейд превратил любовное помешательство, любовную неудачу, нехватку любви, саму ненависть в объект наблюдения, более того — в объект интерпретации, то есть прощения. Речь шла о том, чтобы постичь смысл вашего недомогания, который заключается в пережитой вами любовной катастрофе. Это возможно, если вы и я, мы во время нашей встречи перенесем любовь на кушетку и попытаемся ее прояснить, пережить заново и возродить в обновленном виде. Это хоть и не всегда, но может сработать: прощение открывает время до бесконечности.

Потому что, в отличие от прощения в религиозном смысле, интерпретация в переносе не изглаживает, не приостанавливает недомогание, проступок, вину, ни даже преступление, но проясняет их и старается от них избавить. Лакан предостерегал нас: психоанализ не должен стать «благожелательным морализмом». В таком случае, возможно, он должен стать поддержкой в любви? При условии расширения его до границ бессознательного и биологии, до того места, где разыгрываются война, ненависть, смех и тишина. Индивидуальная поддержка, подобранная к конкретному человеку, чтобы он вновь обрел способность к установлению связей, любовных, конечно, в зависимости от того, насколько далеко он способен зайти в этой бесконечной реконструкции.

Если вы внимательно меня слушали, вам ясно, что психоанализу, такому, каким я его понимаю — с Фрейдом и его последователями, — есть что сказать религии, национализму и фундаментализму. В действительности все держится на «любовных речах» — Бога, идентичности народа, абсолюта, — которые сужаются до ненависти к другому, к идентичности, к нации, к абсолюту…

Б.Б.: Вы недавно вернулись из Хайфского университета, где прочли лекцию о «новых формах протеста».

Ю.К.: Среди них — гангстеро-интегризм, или джихадизм: чаще всего подростки, уязвимые категории молодежи, а также взрослые люди с внутренним разладом, страдающие все той же болезнью идеальности и жаждущие полного удовлетворения, люди с психическими расстройствами на религиозной и/или любовной почве сеют «радикальное зло».