Брачный сезон в Уинчестере - [19]

Смерть отца сделала его сына, Гэмфри Грэхема, к этому времени чуть образумившегося, обладателем состояния, приносящего около тысячи фунтов годовых. При должной экономии и здравомыслии этого бы вполне хватало для всех нужд маленькой семьи, но ни миссис Грэхем, ни Гэмфри никогда не могли похвалиться ни тем, ни другим. Они то экономили на грошах, то допускали такие расходы, каких не могла бы позволить себе и куда более обеспеченная семья.

Но тут случилось ещё одно несчастье, совершенно сломившее несчастную миссис Грэхем. На охоте лошадь Гэмфри неожиданно понесла, он не справился с испуганным гунтером и оказался сброшенным на землю, нога его была сломанной в нескольких местах, его нашли полумёртвым, он ничего не помнил. Патриция преданно ухаживала за мистером Гэмфри, в то время как миссис Грэхем только сетовала, жалуясь на судьбу.

* * *

Теперь миссис Амалия, многословно приветствуя гостя и неумеренно восхищаясь им, проводила его по лестнице из гостиной в спальню к Гэмфри Грэхему. Окна комнаты были затенены, дневной свет раздражал больного. Около него в маленьком кресле у камина сидела Патриция с томиком Шекспира. Увидев его, она поднялась и отошла в тень. Раймонд ни за что не узнал бы Гэмфри — лицо его потемнело и осунулось, вокруг глаз залегли круги, но он приветствовал Шелдона с улыбкой искренней радости. К нему почти никто не приходил, он вообще был несколько нелюдимым, но сейчас, в болезни, был рад сообщению матери, что сам мистер Раймонд Шелдон хотел навестить его. Это было и вежливо, и лестно.

Гость расспросил о трагическом происшествии на охоте, осведомился о том, какой врач наблюдает больного, узнал о ходе лечения, любезно пообещал прислать своего врача, выразил надежду на скорое выздоровление. Как он коротает время? За Шекспиром? Да, Патриция читает ему, вмешалась миссис Грэхем, и Гэмфри поморщился — высокий голос матери бил по нервам. Шелдон краем глаза оглядывал мисс Монтгомери. Патриция тихо стояла у окна, взгляд её был устремлен в пол, она казалась уставшей и отсутствующей.

Раймонд рассказал о новом, довольно занимательном романе, что прочитал ещё в Кембридже, его автор — французский аристократ, сбежавший от Робеспьера в Италию, роман в подлиннике называется «Опасные связи». «Мисс Патриция читает по-французски?» — осведомился он. Пэт кивнула головой. В следующий раз он непременно принесёт его для мистера Гэмфри. Подобной любезности от него не ожидали: было совершенно очевидно, что этот визит не последний. «Завтра же мистер Клиффорд, наш врач, будет у вас» — с этими словами виконт попрощался.

Спускаясь по лестнице, Раймонд поинтересовался у мисс Патриции библиотекой покойного мистера Джереми. Говорят, у него было редкое собрание книг, не так ли? Может быть, мисс Монтгомери проводит его туда? Пэт указала рукой на тяжёлые дубовые двери, отворившиеся перед ними с резким скрипом петель.

Библиотечное собрание, и вправду, было богатейшим, Джереми Грэхем любил и ценил книги. «Вы любите читать?», спросил он Патрицию, просто чтобы хоть раз услышать её голос. Она ответила, что ей нравится Шекспир, она предпочитает комедии. «Почему? Ведь общепризнанными шедеврами являются его трагедии…»

— Трагедий, сэр, и в жизни достаточно.

Патриция по-прежнему была отстраненной, спокойной и тихой. В ней не было ни тени угодливости или желания понравиться — и это и пленяло, и огорчало его. Она рассказала о мистере Джереми Грэхеме и его книжных предпочтениях, и Раймонд с её немногих слов увидел дядю Пэт как живого. Шелдон почувствовал странную горечь: если бы Патриция была глупа или вздорна, заносчива или горделива, он нашёл бы в себе силы отойти, забыть её. Но спокойное, полное достоинства и непоказной кротости поведение лишало его такой возможности, и это обессиливало. Шелдон не мог сказать о своей любви, не мог позволить себе добиваться её. С трудом сдерживая дыхание, чувствуя, что слабеет, стал прощаться. Патриция тихо поклонилась, проводила его к лестнице.

Когда Шелдон спустился, её наверху уже не было.

«Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня. Пленила ты сердце моё одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей. Доколе день дышит прохладою, и убегают тени, пойду я на гору мирровую и на холм фимиама…» Он с изумлением остановился, поняв, что бормочет слова Песни Песней, и снова двинулся вперёд, и строки сызнова взвихрились в нём. «Нарцисс Саронский, лилия долин! Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами. Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви…»

Ночью, когда Раймонд тщетно пытался заснуть, перед его глазами снова вставали её черты, он метался по постели, впиваясь руками в кованое изголовье. «О, как любезны ласки твои, о, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов! Сотовый мёд каплет из уст твоих, мёд и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана! Запертый сад — сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник: садовый источник — колодезь живых вод и потоки с Ливана…» Утром, больной и истомлённый, он с удивлением оглядел изголовье кровати, литьё решетки которого было изогнуто и перекошено.