Брачный офицер - [124]

— И наконец сообщение для Ливии, которая гостит у Джузеппе. Пожалуйста, никуда не уезжай. Тунец уже в пути.

Высоко в горах радист отряда Дино, записав сообщение, недоуменно вскинул брови. Оно не соответствовало ни одному из известных ему шифров. Но радист все же передал его по назначению. Может, это имеет отношение к ожидаемому ими крупному оружию?

Примерно в пятнадцати милях от того леса, где укрывался Дино и его партизаны, немцы также слушали передачу Би-би-си. Они уже давно расшифровали код. Но слово «тунец» было новым. И немцы также заподозрили, что речь может идти об устрашающем новом оружии, которое должно быть доставлено партизанам. Сообщение было передано немецкому командованию, и получен приказ немедленно начать прочесывание вышеозначенной территории.

Глава 44

«В-17» был перегружен, и корпус его чудовищно гремел. Самолет был забит до отказа громадными ящиками с оружием, боеприпасами и продовольствием, спущенными на холщовых ремнях в бомбовый отсек. Скамеек не было: Джеймс со Слоном примостились на полу между двумя ящиками, держась за ремень, тянувшийся вдоль заднего отсека самолета. Другой рукой Джеймс прижимал к себе ранец и небольшой чемоданчик. Одна из дверок люка была открыта, и иногда в просвет было видно реки и озера проплывавшей под ними в серебристом лунном свете итальянской земли.

— Пойдем вниз с двух ангелов, — прокричал Слон сквозь грохот. — Все будет отлично!

Джеймс кивнул, стараясь держаться как можно уверенней. Он ни разу в жизни не прыгал с парашютом, и из того, что Слон ему втолковывал, уяснил, что лучше всего падать с наибольшей высоты. Два ангела — две тысячи футов — с такой высоты главный парашют вряд ли успеет раскрыться, не говоря уже о том, что вообще может что-то не заладиться. Но едва сам самолет, сделав вираж, повернул на север, к горам, сердце у Джеймса возбужденно забилось, и вовсе не только от страха. Он отчаянно надеялся, что Ливия получила его сообщение, и что еще не успела покинуть отряд.

По официальной версии, собственно, Слона полагалось забросить для связи с партизанами, Джеймс же был придан ему в помощь, чтобы разгрузить ящики. В рапорте, который пилот должен был подать по возвращении, Джеймс, сбрасывая ящик, потерял равновесие и рухнул с самолета вниз. Таков был, как заверил его Слон, совершенно рядовой способ отсылать народ в то или иное место, не заботясь о получении официального разрешения.

Минут через двадцать Джеймс почувствовал, что самолет стал снижаться. Слон поднялся.

— Пора сбрасывать это имущество! — прокричал он.

Перерезав холщовый ремень, они подтолкнули ящики к люкам отсека. Едва люки распахнулись, увидели на земле мерцание крохотного, как огонь светлячка, костра.

— Это нам сигнал! — крикнул Слон. — Сбрасываем!

Столкнули вниз первый ящик, его закрутило в воздушном потоке, но тут выбился шелковой медузой купол защитного цвета, замедляя падение. Джеймсу оставалось лишь надеяться, что его собственное падение пройдет так же гладко. Хотя сейчас думать об этом было некогда. Вместе со Слоном они выпихивали ящики один за другим, пока Слон не дал команду: отставить. Самолет сделал очередной вираж, снова развернулся.

— Кидаем! — проорал Слон, и работа возобновилась.

Наконец все ящики были сброшены.

— Ну, как самочувствие? — выкрикнул Слон.

— Страху полные штаны! — прокричал в ответ Джеймс.

Видно, Слону послышалось нечто противоположное, так как он ободряюще кивнул и поднял кверху большой палец.

Прижимая к груди чемоданчик, Джеймс шагнул к открытому люку. Далеко внизу темнел склон холма. Внезапно подумалось: что за бред, зачем кидаться в эту небесную пропасть? В этот момент Слон дал ему хорошего пинка, и Джеймс кувырнулся головой вперед в пустоту. На миг его охватила паника, но вот над головой раскрылся парашют, и он выпрямился, почувствовав спасительный подхват.

Прямо под ним медленно парили в воздухе ящики. Джеймс поднял глаза. Слон был справа футах в двадцати над ним. Внизу уже можно было различить темные фигуры, оттаскивавшие ящики из зоны приземления. И вдруг Джеймс разглядел знакомую худенькую фигурку, несущуюся к тому месту, где он должен был приземлиться, и сердце взлетело ввысь, выше облаков.

— Я люблю тебя! — заорал он ей сверху. — Я люблю тебя!

Эти слова по-итальянски звучали так чудесно, что он повторил их снова:

— Я люблю тебя, Ливия!

Земля мягко приняла двух небесных ангелов, и партизаны слышали, как один из них заливался смехом, хоть грохнулся и кувырнулся. И вот уже он, обвитый шелком парашюта, ее обнимал, повторяя снова и снова:

— Ливия, прости меня! Я очень виноват. Я отпустил тебя, но теперь уже не отпущу никогда!

Они сидели в сторонке от лагеря на поваленном дереве.

— Я тебе кое-что привез, — сказал он. И раскрыл свой чемоданчик. — Это с черного рынка в Риме. Хлеб из пекарни на Пьяцца Трилусса. И еще — вот, смотри!

Он бережно вынул свой сюрприз.

— Моццарелла, целая! Должно быть, в Рим завез кто-то из деревни. Это же чудо, правда?

— Нам нужно оружие, не еда, — упрямо сказала она.

— Судя по твоему виду, тебе и еда не помешает.

Ливия заметно осунулась с тех пор, как он видел ее в последний раз. Он разломил моццареллу и протянул ей кусок: