Брачные узы - [96]

— Эй, поглядите-ка туда! — показала Лоти влево. — Наверняка это поезд!

Все стали напряженно вглядываться в темноту, стараясь выделить среди остальных, несущественных сейчас огней медленно ползущий состав.

— Я вижу! — сказал доктор Астель. — Вон там, рядом с чертовым колесом.

Но уже ничего нельзя было различить, поезд скрылся вдали.

На веранде кафе тоже зажегся свет. Посетителей было немного. Три официанта в белоснежных куртках, сгрудившись вместе, стояли возле балюстрады, вызывая жалость своим вынужденным ничегонеделанием. Хотелось попросить их о чем-то и таким образом вызволить их, спасти от меланхолии…

— Расплатимся и пойдем погуляем немного, — предложил доктор Астель. — Или вы хотите посидеть еще здесь?

Нет, дольше оставаться в кафе им не хотелось. Они поднялись и вышли. Лоти дала нести свою сумочку доктору Астелю и взяла своих спутников под руку и пошла вперед между ними. Гордвайль ощутил тепло ее руки через одежду, и в нем разлилась приятная спокойная уверенность в себе. Они шли по узкой и немного неровной тропинке, между двух рядов невысоких розовых кустов, цеплявшихся иногда за брюки и ботинки. Здесь царил полумрак. Откуда-то свежо и росисто пахнуло скошенной травой. Иногда из крон близстоящих деревьев доносился легкий и словно сдавленный шорох. Мгновенье — и снова воцарялась тишина. Слышались только неслаженные звуки их шагов. Говорить не хотелось. Было очень хорошо. Если бы еще донесся сейчас из-за деревьев звонкий женский голос, поющий какую-нибудь песню, не слишком веселую и не самую грустную, а так, чтобы казалось, будто она порождение глубинной сути этого вечера! Так и только так можно получать настоящее удовольствие от пения, думал Гордвайль. Ему вспомнился другой летний вечер, еще до войны, когда все было просто, ясно и четко. Ильза Рубин сказала тогда где-то на дороге в окрестностях Медлинга: «Счастье и горе человека заключены в нем самом, а не приходят к нему извне». По сути, она была права. Уже тогда он знал, что она права. Странная была девушка. Во всем умела находить что-то хорошее, радовалась всякой малости и просто излучала любовь. Каким простым был мир в ее глазах! Из всех людей, встречавшихся Гордвайлю, к ней единственной нельзя было испытывать жалость ни в какой ситуации. Чувство жалости было неприменимо к Ильзе Рубин, потому как даже в самых жутких обстоятельствах она оставалась счастливейшим из людей в силу огромной своей любви к миру. Где-то она теперь?

Доктор Астель стал напевать себе под нос какую-то мелодию, почему-то вызвавшую раздражение Лоти.

— Перестаньте! — сказала она.

— Что, уже спускаемся? — отозвался тот, словно оправдываясь. — Еще не поздно! А этот путь выведет нас прямо к Сибирингу.

— Все равно нет другой дороги!

— Можно пойти обратно наверх и погулять там до одиннадцати, а тогда уже спуститься в Гринцинг и еще успеть на последний трамвай.

— Нет, пойдем здесь! — сказала Лоти. — Вы за, Гордвайль?

Не все ли равно. Он согласен на любой вариант.

Лоти проговорила раздраженно:

— Что ж, хорошо, вернемся наверх!

Та же тропинка теперь, когда они возвращались, уже не казалась такой красивой, словно, пройдя здесь первый раз, они отчасти лишили ее красоты.

Лоти вдруг спросила:

— А вы его очень любите, вашего сына?

— Да, я его очень люблю, — просто ответил Гордвайль.

— Он родился с волосиками?

— С рыженькими волосиками.

— Г-м… рыженькие волосики… Мы, наверно, объявим о помолвке… через несколько месяцев… Может, уже осенью…

Она нервно рассмеялась.

— Я ведь, — продолжила она, — еще немного и превращусь в старую деву, не так ли? Так что нужно поторопиться, ха-ха!.. Вот и родители мои опасаются этого. Вы ведь возьмете меня, Марк, правда?.. Вы ведь еще не передумали взять меня в жены!.. — И с наигранной ноткой мольбы в голосе: — Пожалуйста, милый, не переду-умайте…

— Но, Лоти, я всегда готов! — сказал Астель то ли всерьез, то ли шутя. — В любой момент, когда вы только пожелаете! Только и жду вашего согласия!

— Это правда? Вы действительно еще не передумали?.. Я ведь просила вас подождать еще немного. Всего несколько месяцев. И вы мною нисколько не гнушаетесь?.. Вы слышали, Гордвайль, он все еще не гнушается мною! И тогда меня станут звать фрау доктор Марк Астель — красивое имя, не так ли? За это вы удостаиваетесь поцелуя!

Она высвободилась из их рук и быстро поцеловала в губы доктора Астеля.

— Вот так, мой дорогой! Это свидетель нашего договора! Ну а сколько сыновей вы желаете, господин Астель? Пять? Шесть? И тоже с рыженькими волосиками, а?.. — голос ее стал вдруг немного хриплым. — А может быть, ни одного не хотите? Такой совершенно современный брак? Каждый сам по себе? Даже отдельная квартира у каждого? Раздельное питание и раздельная постель?! А вот наш друг Гордвайль наверняка не согласился бы на брак такого рода — я знаю!.. Он любит детей, наш друг Гордвайль, ха-ха!.. И одним точно не удовлетворится, и даже пятью, разве не так, Рудольфус?..

— Зачем вы говорите так, Лоти, — сказал Гордвайль шепотом с великой жалостью. — Это неправда. Вы ведь совсем не такая…

Каждое ее слово резало его как ножом и причиняло ужасную боль. Ему хотелось как-то утешить ее, он схватил ее руку и пожал с участием. Но Лоти вырвала у него руку. Перед ними снова возникли залитые светом веранды кафе. Лоти тряслась всем телом, словно в судороге. Но из последних сил сумела овладеть собой. Она забрала у доктора Астеля свою сумочку, достала носовой платок и стала сморкаться. При этом украдкой вытерла глаза. Никто из них не проронил ни слова. Спустя минуту они оказались у ресторана «Кобенцель», доктор Астель взглянул на часы. Шепотом, будто страшась нарушить чей-то сон, он произнес: