Брачные узы - [48]

Гордвайль не мог выносить это дальше, вся кровь вдруг ударила ему в голову. «Если он продолжит еще минуту, еще хоть одну минуту, что-нибудь случится…» Он отодвинул стул с таким грохотом, что доктор Крейндел даже присел от неожиданности: «Что случилось, господин Гордвайль? Вы, надеюсь, не собираетесь разрушить дом?» В тот же миг, однако, ярость Гордвайля немного утихла, и он подумал: «Э-э, вздор! Пусть глупец несет все, что ему угодно, какая мне разница, в самом деле!» Он заставил себя улыбнуться. «Напротив, — сказал он сам себе, словно желая наказать себя за вспыльчивость, — послушаем, что еще он скажет…»

— Что касается самого содержания, — продолжал доктор Крейндел тем же спокойным тоном и с той же довольной улыбкой, — я имею в виду понимание происходящего, связь событий и всю законченную композицию рассказа, — тут я должен воздать вам хвалу!.. Впрочем, вы ведь и сами знаете, что это поистине отлично сделано! Выше всякой критики, хи-хи-хи!.. Об этом уже сказал Клопшток: «То, что сам творец свидетельствует о своем произведении, это…» и т. д. Видна рука настоящего мастера, рука художника Божьей милостью… И я повторяю, никто, кроме меня, не может оценить все оттенки и нюансы, даже самые тонкие… В моем лице, дражайший господин Гордвайль, вы имеете замечательного читателя! Читателя, обращающего внимание на каждую букву и ничего не упускающего!.. Ведь именно к таким читателям вы должны, хи-хи… Я имею в виду, к читателю, который брат вам по духу, можно сказать, брат-близнец, как я, к читателю, который способен доподлинно понять вас! А вам ведь не нужно далеко ходить, чтобы найти такого читателя… Вовсе не нужно! Ведь вот он сидит перед вами и беседует с вами!.. Не говоря уж о том, что, даже пустившись в поиски, вы бы не нашли другого такого читателя, как я! Да-с, не нашли бы!.. Да и на что вам другой? Мы ведь знаем оба, что нет необходимости во многих, достаточно одного-единственного! А такового вы имеете в моем лице… исключительно в моем, хи-хи-хи!.. И если я не ошибаюсь, вы и сами, дорогой господин Гордвайль, сказали это в обсуждаемом нами рассказе: «Сущность вещей определяется только человеком, созидающим человеком…» и т. д. Красиво сказано, а?! Перл, хи-хи-хи!..

Гордвайль внезапно разразился громким прерывистым хохотом, и доктор Крейндел тотчас же присоединился к нему, словно только этого и ждал.

— Прекрасно, не правда ли? — вымолвил книготорговец, продолжая смеяться.

— Господин доктор! — сказал наконец Гордвайль. — Неплохо было бы, если бы вы угостили меня сигарой, поскольку мы с этого момента как близнецы-братья. Вы просто удивляете меня, неужели до сих пор не поняли, что такая сигара и мне бы доставила удовольствие!

— Хорошо сказано, господин Гордвайль, хи-хи-хи, очень хорошо, близнецы-братья! А сигара, что ж? С превеликим удовольствием! Но после обеда. Сейчас у меня нет. А та девушка, видите ли, Гертруда в вашем рассказе, то что ее любовь к Рейнольду просыпается только после того, как он ослеп на один глаз, это действительно очень интересно… Редкое психологическое наблюдение, ждавшее такого художника, как вы… И, честно признаться, вы словно подслушали мои мысли… Этот вопрос занимал меня некоторое время еще до появления вашего рассказа, и в той же форме, и я тоже пришел к точно такому же выводу. К то-очно тако-ому же вы-ыводу, верите вы или нет… Вы высказали то самое, что давно лежало у меня на сердце… И знаете, если бы мне не было известно, какой вы человек, порядочный и честный, то есть, я хочу сказать, если бы я не должен был бы это признать со всей неизбежностью, то можно было бы вас заподозрить, хи-хи, заподозрить в краже идеи… Не сочтите мои слова за оскорбление, дорогой господин Гордвайль, это только иносказание, я хотел показать, насколько мы оба стремимся к решению одной и той же проблемы… Только и исключительно в этом смысле!..

Гордвайль сидел, повернув голову к доктору Крейнделу, и, улыбаясь, смотрел на него. Ему было интересно, до чего тот договорится, если его не прерывать. Доктор Крейндел, однако, уже заканчивал. Пыл его немного поостыл. А кроме того, он понял, что слова его летят мимо цели, и отчаялся добиться сегодня какой-либо реакции от Гордвайля. Так что он только спросил напоследок:

— А что вы сейчас пишете, мой дорогой?

— Ничего уже не пишу, — с наигранной наивностью отвечал Гордвайль, — все письма уже написаны…

— Недурно, право, недурно, хи-хи-хи!.. Как там сказал Новалис: «Глубочайшая тайна сокрыта в слове, слове, которое одно…» и т. д. Я, однако, не это имел в виду. Я подразумевал, конечно, работу творческую, хи-хи. Каким литературным трудом вы сейчас заняты?

— Сейчас ничем, да и в дальнейшем не стану заниматься никаким литературным трудом.

— Отчего же так? — доктор Крейндел снова начал воодушевляться. — Никогда я не смогу поверить, что вы всерьез это говорите! Невозможно! Вы не лишите меня этого наслаждения! Единственного, можно сказать, какое осталось у меня в этом мире!.. Ведь это как будто бы я сам писал!.. Точно так же, как здесь, в конторе, где все пишете на первый взгляд вы, а на самом деле пишу я… Да, это так, мой дорогой, так и никак иначе!